Последняя командировка - страница 8
Дмитрий Николаевич насупился:
— Да, не повезло мне с тобой.
— Я не виноват, — сухо ответил Игорь и обиженно замолчал. Снова лицо его стало замкнутым, а только что было как в детстве — доверчивым и улыбчиво-застенчивым.
«Что же делать? Однако не повезло… А маленьким какой был умница, находчивый, забавный. И хорошо учился. Черт знает почему…»
Игорь убирал посуду и торопился. В окнах светлело. Слева небо было зеленоватым, как морская вода, и прозрачный цвет его спорил с навязчивой яркостью еще не погашенных фонарей.
Дмитрий Николаевич вздохнул: жалко было сына и как-то тревожно уезжать. Потом он вспомнил слова одного своего приятеля, историка-археолога: «Не вижу я необходимости в высшем образовании. Самообразование больше дает. Бумажка (диплом имел он в виду) тоже ничего теперь не стоит».
— Послушай, а может быть, история? — обратился он к сыну. — Петр Иванович мог бы помочь…
— Не знаю. Я могу заниматься, чем ты хочешь. Я на все согласен. Но не могу сказать тебе — да, ты угадал, это мое дело. По мне — и история хороша, и музыка, но…
— Ладно, оставим. Тебе идти пора. Разберешься потом…
На этом они и разошлись с неприятным ощущением недовольства друг другом и неудовлетворенности.
Шагая к автобусу, Игорь думал: «Он уезжает, а я должен поэтому, не сходя с места, решить, кем буду — профессором или пожарником. И, кстати, ему это в общем все равно». Исчезло только что согревшее его тепло, и на место его пришли раздражение и обида оттого, что, как он догадался, отец только снизошел до него, а в общем был занят собой, равнодушен к нему и к маме тоже. Возникла тревога за мать: как отнесется она к предполагаемому отъезду отца, к продолжительности этой внезапно решенной поездки, и смутное ощущение неблагополучия в семье, последнее время его тревожившее, вернулось. Впрочем, подъезжая к фабрике, он успокоился. Мысли его перескочили на работу, и он стал думать о предстоящей встрече с друзьями и о дне, наполненном разными делами.
Дмитрий Николаевич тоже довольно скоро перестал думать о сыне. То, что он собирался предпринять, — отъезд этот и собственное настроение казались ему гораздо важнее.
Дмитрий Николаевич знал, что не избежать тяжелого разговора с женой. Она, конечно, думала, что об отъезде сказано сгоряча.
Чтобы поскорее покончить с неприятным делом, он решил поговорить с ней тотчас же, как она проснется. Он не даст себя «разговорить», но, может быть, взять ее с собой? Он тут же понял нелепость этого намерения — ведь он уезжал и от нее тоже: от навязчивости ее забот, от постоянного упрека ее седин, худобы, неврастении и даже от глаз ее, обычно живых и насмешливых, но теряющих это выражение, когда она глядела на мужа — в них был все тот же упрек и бескорыстная преданность. И готовность слушаться, «хотя ты неправ, как всегда…».
И вот он услышал ее шаги. Рекс встал и пошел навстречу хозяйке. Дмитрий Николаевич услышал из столовой:
— Ну, что, пес? На отсутствие аппетита не жалуешься? Нет, не жалуешься. Ты здоровая собака. Сейчас накормлю. А папа встал?
«Какой же я «папа» Рексу? Все какое-то ненастоящее. А ведь за сорок».
Евгения Павловна направилась в кухню. Дмитрий Николаевич улыбнулся: нет, она славная женщина, его жена. Жаль, стареет… Впрочем, как же иначе?
Евгения Павловна не носила халатов. С утра она была одета и причесана, румяная после умывания, в темном платье, мешковато сидевшем, — похудела…
— Ты здесь? — улыбнулась, показав редкие зубы. Сняла с гвоздика и повязала пластмассовый голубой передник. — Сейчас сделаю яичницу. Или лучше разогреть вчерашние котлеты?
— Я уже завтракал с Игорем. Видишь, — он указал на пустую сковороду из-под гренков. — Мы тут славно поели. Он их даже сыром посыпал, как я люблю. Тертым сыром…
— Значит, мне одной? — Она ходила по кухне, заваривала кофе, не переставая говорить что-то не то Рексу, не то мужу, а вернее, себе самой. Речь шла о сегодняшних ее делах. Умышленно ли, случайно — разговор о вчерашнем не поднимался. Вероятно, она не обратила внимания на слова мужа об отъезде, приняла их за пустую угрозу раздраженного человека, и теперь все надо было начинать сначала, а он надеялся, что она отчасти уже подготовлена. Забыла, это было ясно и по тому, каким голосом разговаривала она в столовой с Рексом. Но Дмитрий Николаевич ошибся: стоило ему начать, глаза ее стали испуганными, лицо выразило тревогу, и что-то появилось в нем привычно-жалкое.