Последняя ночь любви. Первая ночь войны - страница 10
Я взял жену под руку и обернулся к нему:
— Прошу заметить, что мне всегда нравится говорить о веревке. Тем хуже для тех, у кого в доме есть повешенный. Во всяком случае, мы побеседуем снова только после того, как вы посмотрите в словаре, какое значение имеет слово «оплошность». — Ибо депутат был явно невеждой и не знал точного смысла этого слова, предполагающего как раз отсутствие намерения задеть или оскорбить кого-либо.
Полночное небо светилось, как это обычно бывает в тихие осенние ночи. На углу улицы Батиште моя жена, ни на кого не обращая внимания, протянула мне мягкие губы для обещанного поцелуя. Он был долгим, ибо в нем передалась частичка ее восхищенной и растроганной души.
Через двадцать дней дядю Таке отнесли на кладбище. На пышной но строгой церемонии присутствовала вся озабоченная родня. Депутат, однако, был скорее весел. Он сердечно похлопывал меня по плечу.
— Не знаю, дружок, стоит ли приносить тебе благодарность от имени родственников. Сначала посмотрим завещание. Во всяком случае, ты молодец. — ;И, представив меня небольшой группе пожилых людей в трауре, пришедших на похороны приятеля, с которым, конечно, они уже давно не виделись, сказал: — Господа, в вашем возрасте я не рекомендую приглашать его к обеду. Он бьет без промаха: попадание гарантировано.
Кое-кто улыбнулся: этот Нае неисправим. Мне было противно вымолвить хоть слово.
— Если завещание в порядке, ты должен обязательно запатентовать свою систему. Но пока я побаиваюсь, как бы завещание не преподнесло нам сюрприза.
Завещание действительно было неожиданным. Согласно приписке, помеченной двадцать седьмым октября, мне было оставлено вдвое больше, чем кому-либо из прочих наследников. Остроумный депутат ничего не понимал, тем более что был еще один пункт, который он воспринимал как глубочайшую несправедливость по отношению к нему самому. После целого ряда особых дарений, наследуемое имущество разделялось на три части. Две из них следовали нам и одна — ему. В числе особых дарений по завещанию было одно, предназначавшееся мне лично: вилла в окрестностях Парижа, на которой дядя жил в бытность свою во Франции и которую позже приобрел.
Разумеется, в нашей семье задним числом воцарилось горе; едва ознакомившись с завещанием, мама с сестрами принялись оплакивать дядю Таке: «Никто не знал его по-настоящему. Он копил для нас» и так далее.
Однако получить полностью причитающееся мне наследство я не смог. Поразмыслив несколько дней, дядюшка обнаружил, что завещание истолковано неверно.
У нас произошла с ним бурная дискуссия, но он настаивал на своем.
— Послушай, дядя, почему ты считаешь, что завещание истолковано неверно?
— Прочти сам — и увидишь.
— Но я смотрю и мне кажется, что все ясно. Нас тут касаются два пункта, не так ли? Прочтем.
— Да, прочтем. — Отяжелевший, с отвислыми щеками, он провел обеими руками по волосам, глядя в сторону.
— «После того как будут выделены особые дарения, остальное имущество делится на три части. Две части назначаются семье моего брата Корнелиу Георгидиу, одна — семье моего брата Николае Георгидиу. В свою очередь, эти части делятся законным образом: первая — между моей невесткой и ее детьми, вторая — пополам между Николае и его сыном». До сих пор все ясно, не правда ли?
— Ясно-то ясно, но посмотри дальше, приписку. — И он стал озабоченно и нервно царапать концом ручки по ладони.
— «Оставляю именно моему любимому племяннику Штефану мой дом с парком и библиотекой и всем, что в нем находится, на бульваре Домениль, сто девятнадцать-бис в Париже, чтобы он владел и пользовался им в память обо мне».
— Ну?
— Что «ну», дядюшка? Оставляю «именно» — видишь, «именно» — моему «любимому племяннику», значит «любимцу».
— Да... — Его большие зеленые глаза блуждали, не останавливаясь ни на ком. Но все в недоумении уставились на него.
— Стало быть, это особое дарение мне, сверх всего.
— Нет... ни в коем случае не особое. Это тебе хочется, чтоб оно было особое, но это не так. Ничего не поделаешь...
Рыхлый, большеголовый, с гладко выбритым лицом и мешками под мутными глазами, дядюшка раздраженно постукивал пальцами по столу. И, отдуваясь, бормотал: