Постмортем - страница 25

стр.

Следом комната с погасшим камином и высоким креслом, накрытым белой простынёй. Кроме него тут располагался небольшой книжный шкаф — не с учебными пособиями и гримуарами, а со сказками и легендами. Тальф любил перечитывать их, сидя у огня, когда за окном завывала вьюга, а магистр хмурился, безуспешно пытаясь согреть мёртвые кости. Сполохи пламени играли на цветных стёклах витражного окна, делая всё вокруг тёплым и уютным. Ещё тут были часы — вот они, рядом со шкафом. Высокие, с громким боем.

Но время неумолимо бежало — и вот витраж скрылся за плотной тканью, а маятник замер, как сердце старого магистра.

Столовая — на огромном обеденном столе возвышались пирамиды тарелок, пушистые из-за налёта пыли и паутины. Тальф уже давно ел у себя — так было проще, к тому же можно отвлекаться от чтения, поэтому надобность в этой комнате также отпала.

Лестница — светлые квадраты на месте картин и портретов прежних магистров. Убрали, спасая от сырости.

Каждый шаг будил воспоминания о прошлом — безоблачном и счастливом, каждый шаг напоминал о том, что всё ушло безвозвратно, пало, растворилось, рассыпалось пылью и прахом. Дом медленно угасал вместе с магистром — незаметно, но непреклонно, и сейчас, оглядевшись, юноша как никогда остро понял, насколько всё изменилось.

Поток воспоминаний уносил Тальфа всё дальше в прошлое, пока не выбросил на берег в тот самый день, когда он впервые встретил Хейлера.

Магистр тогда был жив, но болел серой коростой — мерзкой штукой, которая расползалась по телу и убивала его по частям. Лекари ничего не могли поделать с этой напастью, но свято верили, что она появляется из-за дурной крови и лечили её кровопусканием. Впрочем, кровопусканием врачи лечили половину болезней, а вторую половину — клизмами, так что выбор был невелик.

Над дверью цирюльни зазвенел колокольчик, и шестилетний Тальф выглянул из комнатки, где проводил процедуры.

— Приветствую, господин! — пропищал он магистру, в котором ничто не выдавало некроманта — обычный городской житель, пожилой, с аккуратной бородкой. — Вы побриться? У нас как раз есть новые лезвия!

— Нет, я на кровопускание, — помотал головой Хейлер. — Цирюльник здесь?

Цирюльник в это самое время сидел в подвале и дегустировал содержимое не менее пяти бутылок, но об этом Тальф умолчал:

— Я сам провожу кровопускания. Проходите, присаживайтесь! — он подвинул стул к зеркалу, приглашая магистра.

— Ты?.. Хм-м. Вообще, я бы хотел, чтобы меня обслужил мастер, а не подмастерье.

— Если вам что-то не понравится, можете не платить!

Улыбающийся белобрысый ребёнок стоял посреди комнаты, способной навести жути даже на бывалого наёмника, ветерана многих битв. Стол и пол с въевшимися красными пятнами и куча кровавых тряпок в деревянной бадье под умывальником внушали большие сомнения в том, что здешние процедуры вообще могут хоть кому-то понравиться.

Неизвестно, что именно подтолкнуло магистра к решению — уверенность Тальфа или возможность не платить за услуги, — но он хмыкнул, улыбнулся и принялся расстёгивать длинный камзол.

— Давай попробуем.

Закатав рукав рубашки, будущий ученик туго перетянул руку будущего учителя верёвкой, после чего сделал несколько быстрых и точных проколов вены.

— Надо же, — удивился магистр. — У тебя лёгкая рука. Я почти ничего не почувствовал.

Не по годам серьёзный Тальф пожал плечами:

— Так вашу милость короста пожрала, оно и неудивительно.

— Почему это неудивительно? — прищурился Хейлер.

— При коросте кожа как будто умирает, вот и не чувствует ничего.

— А ты смышлёный, — хмыкнул волшебник. — И инструмент у тебя — загляденье. Такой чистый… Где ты учился?

— Нигде, ваша милость. Смотрел за цирюльником.

— Наблюдательный, значит… — протянул колдун. — Так это его ножи?

— Нет, это мои, — Тальф нацедил в миску достаточно крови и перевязал руку магистра чистой белой тряпицей, на которой тут же проявились тёмные пятна. — С вас полкроны. Инструменты мастера вон там висят, — он махнул рукой вглубь комнаты, где на деревянном щите висели приспособления для добывания крови из человеческого тела. При одном взгляде на них пациентам становилось лучше — щит выглядел так, будто о него на полном ходу расшиблось вдребезги крупное животное.