Потерянная богиня - страница 6

— Я все сделала, мама. Теперь можно?

Карисса улыбнулась. Ни один шестилетний ребенок не умеет разговаривать так, как она! Английским Джулия владеет безупречно. Ашерис настоял, чтобы в его доме все, включая слуг, говорили по-английски.

— Можно, доченька.

Она накинула на скульптуру клеенку, чтобы защитить ее от мириадов реющих мошек, и последовала за дочерью. Кариссе самой было любопытно, что же такое в ящике, однако она довела работу до конца не только для того, чтобы научить дочь терпению. Она постаралась оттянуть знакомство с содержимым ящика отчасти из страха, потому что уже прочла обратный адрес: Френсис Петри, 33 Бриндлвуд Лейн, Балтимор, Мэриленд, США. Адрес ее холодной и язвительной бабушки, которая теперь заболела. Что она могла послать ей? И зачем ей вообще что-то посылать нелюбимой внучке?

Едва Карисса дотронулась до ящика, как откуда ни возьмись появился Джордж, ее слуга и племянник домоправительницы Айши.

— Сайда[2]! — воскликнул он. — Ящик тяжелый. Давайте я вам помогу.

И он наклонился над ящиком.

— Спасибо. — Карисса приподняла ящик на несколько дюймов. Сколько раз она ему говорила, чтобы он звал ее по имени, а он ни в какую: госпожа и госпожа… Из-за этого она чувствовала себя старой и далекой от нормальных, обычных людей… ну, например, такой, как бабушка Петри. Но Джорджа не переделать. — Давай отнесем ящик в сад. Там попрохладнее.

— Слушаюсь, саида.

Они вошли в тень апрельского вечера, и Карисса вспомнила времена, когда она смело посещала гробницы египетской знати. Какие только тени ни плясали вокруг нее, а впереди была мгла веков, в которую она бросалась очертя голову… Она помнила зловещие шорохи внутри, потому что нельзя было громким разговором нарушать покой мертвых: она еще ребенком усвоила эту истину…

Джулия придержала калитку в сад, а потом побежала следом за всеми к пруду, где пальмы и виноград хорошо хранили прохладу. Со стуком поставив ящик на землю и вспугнув воробьев, которые, суматошно треща крыльями, исчезли среди пальм, Карисса вспомнила летучих мышей в пещерах фараонов и вздрогнула. Оглянувшись, она увидела поднимающуюся в небо луну, освещавшую пока лишь южную стену сада. Днем сад приковывал взгляды своим великолепием, особенно по сравнению с пустыней, начинавшейся сразу за его стеной, однако ночью он производил таинственное и мрачное впечатление. Наверное, Карисса просто была не в духе из-за ящика бабушки Петри.

— Похоже, без ломика не обойтись, — сказал Джордж. — Саида, я схожу за ломом?

— Сделай одолжение! И включи, пожалуйста, лампы.

Она улыбнулась стройному семнадцатилетнему юноше — еще не мужчине, но уже не мальчику.

— Обязательно! — Джордж повернулся на каблуках и бросился вон из сада, сгорая от нетерпения так же, как и Джулия.

Карисса не сводила глаз с ящика.

— Я ведь один раз видела прабабушку Петри, верно? — спросила Джулия.

— Верно. Тебе было тогда два годика, и мы взяли тебя с собой в Балтимор. Ты ее помнишь?

— Она была страшная и не сводила с меня глаз, да?

— Да. — Карисса не позволила себе улыбнуться.

Не стоило, конечно, соглашаться с Джулией; но что поделаешь, если она права.

— Я ей не понравилась, я знаю, — продолжала Джулия, — хотя я, честное слово, совсем не хотела ее сердить!

— Ты хорошо себя вела, моя азиз. — Карисса погладила дочь по голове. — Бабушка Петри всегда такая. Ты тут ни при чем.

— А почему?

— Наверное, потому, что все время злится. Не знаю уж, почему. Она никогда ни в чем не нуждалась.

— У меня, мама, есть теория о таких людях, как бабушка Петри. Они очень одиноки, потому что с ними никто не разговаривает, и они думают, будто их никто не любит. Чем более они одиноки, тем больше злятся. Все дело в общении.

Удивившись, Карисса перестала гладить дочь и взглянула ей в лицо.

— Как ты додумалась до этого?

— Наблюдая за Хамидом.

— За садовником?

— Да. Все думают, что он грубый. Я тоже так думала. А недавно стала думать иначе, потому что поняла.

— Что поняла?

— Что он хромает после полиомиелита. И ему все время кажется, что люди смеются над ним за его спиной. Но я никогда не смеялась, и он постепенно решил, что я не замечаю, как он хромает. Теперь мы с ним друзья.