Потомок Святогора - страница 21

— Да нет, дядя, поезжайте без меня, — отказался княжич. — Возьмите лучше Ивана Степановича, пускай охотой потешится, от забот своих отдохнёт, развлечётся. А я Воронеж посторожу. Дружина тут есть, а я князь, мне пора к военному делу приноравливаться.

— Молодец! Конечно, ты прав, — согласился Святослав. — Видать, и впрямь пора тебя на Воронеже князем ставить. Как звучит, гости дорогие! — повернулся к окружающим: — Князь Даниил Александрович Воронежский!

— Да ладно, дядя! Хватит шутить! — покраснел княжич. — Я серьёзно.

— И я серьёзно, — убрал улыбку Святослав. — За всем углядеть уже не могу. Брат мой Александр пущай за Онузом присматривает, ты сиди здесь, на Воронеже, а я удельным князем Липецким останусь.

— Всеми вместе догляд будем иметь, дядя родненький! — обрадовался Даниил. — Делить княжество в такую годину опасно!

— Эх, кабы все Рюриковичи так думали! — вздохнул Мстислав Карачевский. — Татарина поганого тогда не допустили бы до Земли Русской. А то ведь братья друг другу глотки поперерезали, глаза повыкалывали. Вон мой родный брат, князь Роман Брянский, совсем затерзал мою вотчину...

— Ладно, Мстислав Михайлович, прости, что перебиваю, — извинился Святослав, — но потом договорим, после охоты, а сейчас время не терпит, пора в путь!

Солнце замерло на самой вершине необъятного бледно-голубого небосвода и беспощадно жгло землю. Кое-где, правда, блуждали спасительные пушистые облачка, которые иногда заслоняли светило, создавая лёгкую прохладу. И ещё маленький ветерок пытался развеять зной, но делал это так слабо, что, казалось, только ещё больше раззадоривал Дажбога[42]. И кругом стояла такая тишь, так звонок, сух и прозрачен был воздух, что жужжанье мухи или пчёлы было слышно далеко. Даже птицы прекратили свой полёт, пение и щебетание и спрятались под листьями деревьев или в траве.

Охотники лениво ехали по берегу Воронежа. Раскалённый песок дышал огнём, обжигая копыта коней. Вода так и манила, освежиться хотелось всадникам — мочи нет.

— Господа князья, — нарушил тишину Мстислав Михайлович. — Вы посмотрите, какая красота вокруг! Наш брат Святослав Иванович, наверное, счастлив, владея таким краем. Мы приехали сюда на потеху, но не одна охота доставит нам удовольствие. Я думаю, что купанье подарит не меньшую радость...

— Князь! — перебил его Святослав. — Охота к ночи может оказаться неудачной!

— Да успеем, — поддержал Мстислава Олег Воргольский. — Усталость от жары река как рукой снимет.

Святослав кивнул, спрыгнул с коня и, сбросив одежду, первым кинулся в спасительную воду. Поднялся гвалт, шум, плеск. Князья и часть дружинников как дети наслаждались речной прохладой, и вдруг...

С того берега над головами купающихся с гудом и свистом полетели стрелы, одна из которых насквозь пронзила дружинника Никиту. Тот не успел даже ойкнуть — упал замертво в воду, окрашивая её кровью. Кто-то завопил: «Татары!», но на противоположном берегу Воронежа никого не было видно. Наступило замешательство, ошеломлённые люди не могли сообразить, что же произошло. Первым опомнился князь Святослав. Выбежав из воды, он скомандовал:

— На конь! Догнать мерзавцев!

Дружинники, стоявшие на стороже, вскочили на коней и через минуту оказались на другом берегу. Остальные быстро оделись и тоже поспешили в погоню, но поиски убийц не увенчались успехом.

— Но ведь кто-то же пускал стрелы! — недоумевал Святослав. — Неужто у нас в лесу завелись разбойники?

— Татары это, — буркнул Мстислав Михайлович.

— Да откудова им взяться?! — воскликнул Святослав. — Их тут годов двадцать не было, баскак Содном не даёт им разгуляться.

Долго судили-рядили и решили, что нагрянула шайка разбойников, пуганула купальщиков и, не испытывая судьбу, скрылась в чаще леса.

— Никиту отвезите домой — приказал князь. — Велите Агафоньке, чтобы выдал семье на погребенье всё положенное. Хотя нет, я сам ему прикажу и сам прибуду на похороны. Демьян! — обратился к молодому Шумахову. — Отвезёшь с Егором Никиту и скачи в Воронеж. Накажи князю Даниилу моими словами, чтоб не выходил из детинца и зорко смотрел за другим берегом реки. Неспокойно у меня на душе. Всё-таки думаю, не татары ли начали озорничать?