Повесть о военных годах - страница 11

К счастью, поначалу мне довелось обрабатывать легкораненных, так что привыкала постепенно. Но вот, сняв с предплечья очередного раненого запекшуюся повязку, я чуть не упала при виде ужасной раны. Собственно, передо мною была не рука и не рана, а месиво из грязных обрывков кожи, трепещущих кусков кровавого мяса и дико выступающих очень белых обломков кости.

Преодолев слабость и мысленно выругав себя за нее, я, пожалуй, несколько подчеркнуто храбро взялась за ножницы и пинцет.

Подошел доктор Покровский и покачал головой:

— Не трогай! Здесь нужна срочная ампутация. Приходилось когда-нибудь видеть, как это делается?

— Нет, — робко призналась я.

— Ничего не поделаешь, придется научиться. Мой руки, будешь мне помогать.

Доктор взял большой шприц и начал вводить раненому новокаин прямо в это трепещущее кровавое мясо. У меня помутилось в голове. Ухватившись за край носилок, я напрягала всю волю, чтобы от ужаса не зажмурить глаза. Наконец анестезирование закончено. Мне вручили ванночку с инструментами, и доктор сказал:

— Как только брызнет кровь, зажимай сосуд кохером.

Он оперировал спокойно, уверенно. Из-под скальпеля то и дело вырывалась горячая, напористая струя крови.

У меня похолодели руки и ноги. Я, как в тумане, зажимала и зажимала сосуды.

— Держись, держись! — подбадривал и раненого и меня доктор и взялся за пилу, напоминающую лобзик.

На лбу у меня выступил липкий, холодный пот. Близкая к обмороку, уже не мысленно, а шепотом сквозь стиснутые зубы ругала я себя за слабость.

Наконец все кончилось. Казалось, никакая сила не может заставить меня дотронуться до лежащей на столе, отдельно от тела раненого, ампутированной руки.

Доктор сам взял ее и бросил в ящик с грязными бинтами. Она тяжело ударилась о край ящика и зарылась в бинтах, холодная, бесполезная, с заскорузлыми пальцами, привыкшими к работе… Как загипнотизированная, я не могла оторвать от нее взгляда.

— Операционная сестра не имеет права смотреть по сторонам, — как будто издалека резко прозвучал голос Покровского.

Очнувшись, я помогла доктору перевязать сосуды, сняла кохеры. Доктор уверенным движением стянул кожу на срезе, и я уже совсем механически наложила повязку.

Раненого унесли, а меня кто-то вывел из палатки и заботливо усадил на пенек.

— Ничего, ничего, это пройдет. Так всегда бывает в первый раз, — услышала я добрый голос Покровского.

— Доктор, доктор, — пришла я в себя, — как мужественно перенес он операцию! А я-то!.. Простите меня, доктор, это больше не повторится!

— Конечно, теперь ты будешь спокойнее: страшно в первый раз, а это уже миновало. Ну, идем работать дальше!

Рабочий день в медсанбате равнялся суткам. Никто не знал, сколько прибудет раненых; но сколько бы их ни прибыло, каждый должен быть обслужен: перевязан, накормлен, устроен. Уже потерян счет времени. Начала сказываться усталость, а мы все работали и работали…

Армейский консультант военврач 2-го ранга, пришел к нам из операционной. Взглянув на меня и Шуру, он пробормотал что-то насчет «сумасшедших девчонок», надел халат и сам принялся за работу.

— А теперь идите отдыхать, — спустя минут сорок приказал он тоном, не допускающим возражений.

Я послушно сняла халат, вышла из палатки, присела на землю и вдруг почувствовала невероятную усталость. Сидеть бы вот так, вытянув ноги, и чувствовать, как они отдыхают!

Тут же, за палаткой, на траве и уснула.

Спать пришлось недолго. Часа через два меня разбудили, так как снова требовалась смена сестер в перевязочной.

Доктор Покровский был уже там.

— Ну, отдохнула? Работать будешь? — ласково спросил он.

— Да, да, доктор, конечно, буду.

Хороший, милый доктор Покровский! Он так терпеливо учил нас сложной работе медицинских сестер в условиях боевой обстановки, так заботливо следил за тем, чтобы мы по возможности вовремя отдыхали и ели, так оберегал нас!..

До войны Покровский был главным хирургом Воронежской больницы. Проводив в армию двух сыновей и дочь, доктор добровольно ушел на фронт вместе с дивизией, стоявшей в городе. Нелегко было ему, старому, шестидесятилетнему человеку, расстаться с домом, с больницей, отказаться от привычного уклада жизни и отправиться даже не в госпиталь, а в медсанбат, жить кочевником в палатке и работать, работать днем и ночью. Откуда только брались у него силы? Другие наши врачи намного моложе старого доктора и сильнее его, но ни у кого из них не было таких всегда ясных, спокойных глаз и мягкой улыбки, такой выносливости. Порой казалось, вот-вот доктор свалится от усталости, но никогда он сам не уходил отдыхать, его буквально уводили из перевязочной.