Повести и рассказы - страница 23
В ее глазах бушевало волнение, словно на поверхности озера вздымались водяные валы.
— Значит, учителей тоже надо уничтожить?
— Надо! — Она вдруг заговорила словами Хэ Цзяньго. — В революции нужна великая резня, великая буря, нужно железным кулаком разбить врагов революции! Нужно красным террором загнать врагов в могилу!
Чан Мин вскочил, замахал руками. Его лицо, и без того осунувшееся после болезни, побелело так, что на него стало страшно смотреть. Обычно державшийся с Бай Хуэй дружески и покровительственно, сейчас он почему-то не мог сдержать себя.
— Это не революция! Это фашизм! — крикнул он в лицо Бай Хуэй.
Бай Хуэй вздрогнула: ведь такие же слова произнесла та учительница, но сейчас этот упрек бросил ей не враг, а человек, спасший ей жизнь, свой человек.
Старая рана открылась. Бай Хуэй страдальчески опустила голову…
Чан Мин, прокричав последние слова, тоже замолчал. Ноги не держали его, он одной рукой облокотился на круглый столик, другой закрыл лицо и долго молчал, потом оторвался от стола, медленно прошел в угол комнаты.
— Бай Хуэй! — прохрипел он, будто в горле у него что-то застряло. Он снова осекся и, немного успокоившись, продолжил: — Прости… Я погорячился, наговорил лишнего. Твои слова задели меня за живое… я даже не могу объяснить тебе — почему. Но ты поверь, пожалуйста, что я по-прежнему верю в то, что ты хороший человек. У тебя есть революционный энтузиазм, вера и смелость, но ты все слишком упрощаешь. Извини меня за прямоту: у тебя все мысли составлены из лозунгов, и ты думаешь, что одних лозунгов хватит, чтобы прожить жизнь, а идей марксизма-ленинизма и Мао Цзэдуна, в которые ты веришь, ты ведь толком не знаешь. Делать революцию — это посложнее, чем морить мышей. Если не учиться и не размышлять, а рассчитывать только на энтузиазм и смелость, тогда кажется, что чем громче лозунг, тем он революционнее. Эти лозунги могут оглушить тебя, и ты пойдешь по кривой дорожке… Бай Хуэй, я не хочу тебя учить — этому учит нас история партии. — Он помолчал и заговорил снова: — Я слишком много говорю. Некоторые сочли бы мои слова реакционным резонерством! Для них поднялся уровень воды, и то, что было раньше на виду, теперь оказалось под водой. Нормальное стало ненормальным. Да, я действительно много говорю… Но ты ведь не примешь меня за врага?
Бай Хуэй опустила голову, две короткие косички свесились ей на лицо. У нее мягкие волосы, и косички слегка распушились, словно колоски. Она затеребила край своей курточки.
Потом она встала, попрощалась и ушла, не взглянув на Чан Мина. Вчера она тоже так же ушла, но тогда у нее было совсем другое настроение.
Вчера она была беспечным птенцом. Сегодня она была раненой птицей.
Сотни две школьников, словно табун испуганных лошадей, давясь и толкаясь, высыпали из школы Хунъянь на улицу. За ними следом, крича, бежала еще одна толпа школьников, с деревянными винтовками. Они швыряли вдогонку убегавшим обломки кирпичей, которые мелькали в воздухе, словно саранча, и падали в толпу. Преследуемые бежали что было сил, прикрывая головы руками. Несколько малолетних девочек расплакались и попали в плен к преследователям.
И те, и другие были одеты в зеленую униформу, с красной повязкой на рукаве. На повязках у убегавших было написано: «Красная революционная армия». На повязках у преследователей выделялись два больших желтых иероглифа: «Искупление кровью». Несли они и большое красное знамя с такой же надписью.
В последнее время в движении произошли перемены: среди его участников возникли разногласия по многим вопросам, и повсюду развернулись жаркие дискуссии, повсюду людям все труднее было разобраться в том, кто прав, кто виноват. Мысли путались, и уже не было возможности отличить врагов от своих, истину от лжи. Раскол стал перерастать в разброд, противоборство перешло во всеобщую враждебность. Хунвэйбины тоже не оказались цельным куском металла. На каждом заводе, в каждой школе они разбились на множество мелких групп. Повсюду стали расти, словно весенний бамбук после дождя, разные «организации масс». Все вдруг стало сложно, непонятно, запутанно…