Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая - страница 11

- Мы великие поклонники мира, - сказал Бочелен. - Ради всего благого вложите меч, сир. Мы с нетерпением ждем встречи с лордом-волшебником, уверяю вас.

Хордило помедлил но, не уже чувствуя пальцев, вложил меч в ножны. - Так-то. За мной, и побыстрее.

Писец Грошвод смотрел, как извивается в оковах Вармет Скромняга. Комната смердела человеческими испражнениями, отчего писец принужден был держать у носа надушенный платок. Но, по крайней мере, тут тепло - три огромные треноги трещат, шипят, выплевывая искры каждый раз, как лорд решает, что пришла пора подогреть клеймо.

Плачущий, содрогающийся всем тощим, беспомощно обвисшим в цепях телом, Вармет Скромняга представлял жалкое зрелище. Вот что бывает, если братья не умеют закончить спор. Недопонимания нарастают, позиции укрепляются; за обеденным столом аргументы уступают место угрожающей тишине, и довольно скоро одному подливают зелья и, надев цепи, волокут в пыточную. Грошвод радовался, что он единственный сын и что редко ощущал на себе оковы - лишь когда отец гневался за поздний приход домой или подглядывание в письма и счета. Имей он брата, никогда не пользовался бы железным клеймом для бхедринов, коим можно пятилетнего ребенка заклеймить от пяток до головы. Зараз. Неужели не хватило бы овечьего прокалывателя ушей, которым пользуются пастухи?

Лицо бедняги Вармета носило следы одного конца клейма, расплавившего нос и обе скулы. Затем Клыгрызуб повернул его, пометив оба уха. Ужасный красный шрам разделил миловидное некогда лицо Вармета на верх и низ.

"Братья..."

Напевая под нос, лорд Клыгрызуб помешал уголья. - Эффект не тот, - провозгласил он, поднимая клеймо обеими руками и тихо кряхтя, хмурясь на присохшие к краям ошметки плоти. - Рубец на рубец - не годится. Писец! Питай мое воображение, что тебя!

- Может, милорд, вернуться к чему-то более деликатному.

- Клыгрызуб оглянулся. - Деликатному?

- Изысканному, милорд. Крошечному и точному, но необыкновенно мучительному.

- О, это мне по нраву. Давай же!

- Ногти...

- Уже сняты. Что, ослеп?

- Отрастают, милорд. Мягкие, розовенькие.

- Хмм. Еще?

- Полоски кожи?

- На нем едва ли осталась кожа, заслуживающая этого названия. Нет, писец, это бесполезно.

Вармет прекратил рыдать и поднял голову. - Умоляю, брат! Не надо! Мой разум раздавлен, тело погублено. В будущем - одни ужасы боли и пыток. В прошлом - память о том же. Настоящее же - нескончаемый стон агонии. Я не могу спать, не могу упокоить члены... видишь, как трясется голова? Умоляю, Дурмет...

- Это больше не мое имя! - завопил Клыгрызуб. И вогнал клеймо в угли. - За это я тебе сожгу язык!

- Милорд, - вмешался Грошвод, - по вашим же правилам он должен говорить, видеть и даже слышать.

- Ох, это! Что же, я намерен изменить намерения! Я ведь могу, верно? Не я ли владыка крепости? Не я ли повелеваю жизнью и смертью тысяч?

"Хм, сотен, но мне ли возражать?" - Воистину, милорд, мир трепещет у ваших ног. Небо рыдает, ветер воет, моря содрогаются, сама почва стенает под нами.

Клыгрызуб развернулся к Грошводу. - Хорошо, писец. Очень хорошо. Запиши всё!

- Спешу, милорд. - Грошвод схватил табличку и костяное стило. Однако жара растопила воск - слова расплывались на глазах. Но эту деталь, решил он, лучше не сообщать хозяину. Ведь в донжоне есть еще пара цепей, и ужасная фигура среди них ближе к смерти, нежели бедняга Вармет. Быстрый взгляд в том направлении показал, что забытая жертва не шевелится.

Некие чужаки оказались слишком назойливыми для простого повешения. На известное время лорд нашел великое удовольствие, бегая от одного пленника к другому в вонючем облаке дыма горелой плоти, под вопли с обеих сторон камеры, пока бурые брызги застывали на стенах. Но хорошее долго не длится. Нечестивая воля к жизни, укрепившаяся в душе Вармета, превосходила возможности любых других жертв крепости.

- Готово, милорд.

- Дословно?

- Дословно, милорд.

- Замечательно. Теперь запоминай тщательно. Милый братец, твоя жизнь в моих руках. Я могу убить тебя в любое время. Могу заставить тебя вопить и дергаться от боли. Могу жестоко тебя изранить... нет, погоди. Сотри последние слова, писец. Дергаться от боли. Да. В агонии. Судороги агонии. Я могу заставить тебя извиваться в судорогах болезненной агонии. Нет! Не так. Подскажешь, писец? Да что с тобой?