Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая - страница 12

Грошвуд лихорадочно думал. - Вы красноречивы как никогда, милорд...

- Нет! Еще слова! Жечь, терзать, резать, пронзать, бить. Бить? - И Клыгрызуб подошел к брату, начав лупить по лицу. Голова моталась туда и сюда, пот тек с немногих оставшихся клочьев волос на макушке. Затем Клыгрызуб пнул брата по левой лодыжке, по правой. Внезапно запыхавшись, отскочил и повернулся к Грошводу. - Видел?

- Видел, милорд.

- Запиши! В деталях!

Грошвод начал скрести по табличке.

- Не забудешь отметить восхитительную позу? Мою фигуру и как она излучает силу? Ноги шире, словно я готов прыгнуть в любом направлении. Руки воздеты, а кисти повисли как... как... как орудия смерти. Они и есть. Записал, писец? Превосходно. Ну, погляди на меня. Весь в крови. Мне нужна смена одежды... погоди, ты все пишешь? Идиот проклятый. Я отвлекся. Убери насчет одежды. Скажи, ты выстирал и высушил вторую черную мантию?

- Конечно, милорд. Как и другую черную одежду, и черную рубаху, и черные брюки.

- Замечательно. Ну, прибирайся здесь. Встретимся в Большой Палате.

Грошвод поклонился. - Хорошо, милорд.

Когда Клыгрызуб вышел из камеры, Грошвод опустил табличку и горестно ее изучил, примечая лепестки пепла, запятнавшие золото растаявшего воска. - Удивляться ли, что глаза меня подводят? - пробормотал он.

- Ради благих богов милосердия, Грошвод! Освободи меня!

Писец глянул на злосчастную фигуру. - Похоже, удары были не такими уж сильными? Пинки в голень, да, это умнее. Но согласитесь, сир, что сегодняшний сеанс был умеренным.

- Ты зол как мой брат!

- Умоляю, милорд! Я у него на службе, мне платят, как кухаркам, горничным и так далее! Это делает всех нас злыми? Чепуха. Кто тут зол, сир, так это вы, навлекающий на меня беды и трудности. Мне нужно есть, верно? Пища на столе, кров над головой и тому подобное. Вы отказываете мне в правах? Но сколько я протяну, бросив вызов вашему брату? О нет, он меня не просто сожжет. Нет, он будет меня поджаривать! В этих цепях буду визжать и извиваться я. Неужели вы реально желаете мне такого, сир? Ради немногих мгновений благой свободы?

Тусклые глаза Вармета не отрывались от Грошвода все время, пока писец резонно защищал себя. Затем он сказал: - Моя плоть разрушена. Душа вопит от вечных мук. Суставы терзает лихорадка. Мышцы шеи дрожат при малейшей попытке поднять голову. Прежде я был здоровым мужчиной, но взгляни на меня сейчас... нет, погоди до завтра - я стану еще хуже. Итак, ты не пошевелишь рукой. Тогда я проклинаю тебя, Грошвод, со всей властью умирающего.

- Как жестоко! Подло! Меня ли стыдить? Мной командует ваш брат!

Вармет оскалил окровавленные зубы. - Вот, мы поистине разные, ты и я. Взгляни и увидишь: во всех цепях душа моя осталась свободной. Но ты... ты свою продал, и задешево.

Бормотание донеслось со стороны второго скованного пленника; Вармет и Грошвод поглядели туда, увидев, что пленник шевелится, подтягивает ноги и - медленно, мучительно - встает, ослабляя бремя оков. Лицо в ужасных шрамах обратилось к ним. - Зеленые на всяческий размер. Только это я тебе и скажу, Вармет.

Усыпанный каплями пота лоб Вармета наморщился над кольцом горелой плоти. - Ладно, дай минутку. Грошвод еще здесь.

- Зеленые...

- Я беседую, чтоб тебя!

- У тебя четыре вопроса, Вармет! - пропел мужчина.

- Заткнись! Я не готов продолжать!

- Четыре вопроса!

- Ба? Твердые или жидкие?

- И так и так, хе-хе!

Грошвод поднял табличку и поспешил к выходу.

- Стой, писец! Куда же ты?

- Не могу! - крикнул Грошвод. - Не заставляйте меня оставаться, милорд!

- Надо убрать кровь, дерьмо и мочу - хозяин тебе приказал!

Грошвод замер почти в досягаемости дверного засова. - Нечестно! - прошептал он, поднося надушенный платок к носу. Однако Вармет сказал правду, чтоб его. Писец развернулся. - Теплые или холодные?

- Ты не можешь спрашивать! - взвизгнул второй пленник.

- Теплые или холодные? - крикнул Вармет. - Вот мой следующий вопрос!

- Средние!

Вздохнув, Грошвод буркнул: - Подавись соплями.

- Жулики!

- Сопли? - удивился Вармет. - Это сопли? Сопли! Я выиграл!

Феловиль Великодушная поправила грудь под запятнанной блузкой и тяжко вздохнула, усаживаясь напротив моряка. - Уже давно, - сказала она, - не было у нас столько чужеземцев.