Поворотный круг - страница 4
«А я в Красное море…»
Кроме того, каждая их игра еще получала название какой-нибудь знаменательной исторической битвы — Саламинская, Полтавская, битва под Желтыми Водами, Бородино, Севастопольская битва, взятие Измаила, бой на озере Хасан.
Борис был никудышный шахматист: у него не хватало рассудительности, терпения. И он, зная об этом, не брался играть, но неизменно выполнял роль судьи и наблюдателя.
Правда, по всем правилам Борису следовало быть беспристрастным к обоим игрокам, но он открыто болел только за своего друга, даже подсказывал ходы, а в спорах всегда брал его сторону. Когда Анатолий выигрывал партию, Борис кричал на всю квартиру: «Мы победили! Мы победили!..» Когда же его друг терпел поражение, сокрушенно качал головой, недовольно кривился: «Я же говорил, не ходи так. Я говорил…»
Но, как ни странно, дядя Павел редко протестовал против такого поведения судьи. Не потому ли, что Анатолий мало обращал внимания на подсказки, а в спорах, если его убеждали, сам признавал правоту соперника?
Тамара совсем не умела играть в шахматы, но часто, как и Борис, целыми часами просиживала возле игроков. Правда, ее мало интересовали их поединки. Она брала альбом для рисования, тушевой карандаш и рисовала портреты — отца, Анатолия, Бориса.
Первые ходы в каждой партии между дядей Павлом и Анатолием почти всегда повторялись:
— Остров Родригес.
— Бискайский залив.
— Мадагаскар.
— Аравийское море.
— Предлагаю размен.
— Охотно принимаю.
С шахматной доски сняли по пешке. Дядя Павел свою осторожно поставил на стол справа. Пешку Анатолия забрал Борис. Он держал в руках все фигуры, выигранные другом, словно боялся, что они каким-то образом снова окажутся на шахматной доске. Обычно игра начиналась между Анатолием и дядей в быстром темпе. Смеялись, шутили, перекидывались остротами. Когда же фигур у них оставалось мало и игра приближалась к концу, темп значительно замедлялся, оба умолкали, становились серьезнее, все ниже склонялись над шахматной доской, сосредоточенно выискивая возможные ходы.
Так было и на этот раз. Как только потеряли по четыре пешки, по два коня и по одной ладье, сразу смолкли.
Следующий ход был за дядей Павлом. Он пододвинулся поближе к столу, подпер рукой голову. Анатолий словно окаменел, его взгляд был прикован к шахматной доске.
— Ну ходите скорее! — не терпелось Борису. — Сколько можно!
— Не торопи, — отмахнулся дядя Павел.
Однако он еще долго не решался пойти.
— Игра принимает затяжной характер, — поддел Борис дядю его же излюбленной фразой.
— Дорогой племянничек, — не отрывая глаз от шахматной доски, произнес дядя, — я уже давно хочу рассказать тебе поучительную притчу. Вот послушай и запомни ее навсегда… Когда-то в давние времена шахиншах очень любил, как и мы с Толей, игру в шахматы. Выбирая себе визиря, то есть самого высокого своего сановника, он устраивал для проверки довольно своеобразное испытание: приглашал всех претендентов к себе во время игры, и тех, которые выражали чрезмерное, ненужное волнение, вмешивались в игру и навязывали свои советы, шахиншах признавал недостойными звания визиря: он считал, что судьба его страны должна быть вручена только тому, кто способен вдумчиво и молчаливо наблюдать ход борьбы, проявляя таким образом и мудрость и выдержку…
— Хитро, — согласился Борис. — Но меня это не касается: я не претендую быть у кого-либо визирем. Я судья и как судья требую от вас не затягивать игру.
— Подожди, подожди, сейчас пойду, да так пойду…
Тем временем Тамара достала с этажерки альбом и карандаш. Посмотрела сначала на отца, потом на Бориса, затем перевела взгляд на Анатолия, начала внимательно изучать его лицо.
Темно-русые, густые, как щетка, волосы. Такие же густые, только гораздо темнее, почти черные неширокие брови над серыми глазами. Чуть заостренный нос как нельзя лучше подходил к его овальному лицу. Слева возле носа — большая родинка. А вот уши… «Ты гляди, раньше я и не замечала: одно больше, другое меньше. Почему так?..»
Тамара раскрыла альбом, нацелилась карандашом на бумагу. Поглядывая время от времени на Анатолия, она рисовала его портрет. Штрих за штрихом, линия за линией, и в альбоме уже появлялась голова. Еще не совсем похожая, но все-таки — Анатолий. Нарисовала левое ухо, слегка набросала правое и остановилась. Ей не хотелось рисовать его таким, какое оно есть: это каждый может заметить, и получится, будто она нарочно подчеркивает его недостаток, который, если не присматриваться, совсем незаметен.