Пойди туда — не знаю куда - страница 16
Нет, это был воистину черный понедельник! Вечером по НТВ (телевизор Василиса смотрела теперь ежевечерне, жадно, все новости подряд, перещелкиваясь с программы на программу), так вот, в тот вечер опять говорили о журналистах, погибших в Чечне. Последним ведущий назвал капитана Царевича. У Василисы выпала чашка, когда прозвучала его фамилия. Тут же трясущимися от волнения руками она набрала домашний номер полковника Дементьева, главного редактора газеты, в которой она побывала утром. Выслушав звонившую, полковник в сердцах выругался:
— Это сарафанное радио какое-то, а не информационная программа! Совершенно еще неизвестно, кто там подорвался на этой проклятой мине!..
— На мине, на какой еще мине, Господи?! — вскрикнула Василиса.
А на следующий день в поселковом магазине она встретила Диану Евгеньевну с кружевным траурным платком на голове. Мама Эдика, заметно постаревшая, осунувшаяся, держалась тем не менее с прежним достоинством.
— Ах, это вы, голубушка, — щурясь, вздохнула она. — Вот видите, как все вышло.
— Но как же так, ведь ничего же не выяснилось?
— Вы о чем это, дружочек?
— О нем, об Эдике…
— Что значит «не выяснилось», милочка моя?! Вот уже месяц, как я получила похоронку…
— А тело?! Никто же не видел его… мертвого! Откуда вы знаете…
— Знаю! — сухо прервала Василису Диана Евгеньевна. — Чувствую своим материнским сердцем… Позвольте, Глотова, пройти, у меня там очередь за капустой занята…
Боже милостивый, а может быть, любовь — это и есть, когда вот так вот, до бесчувствия?!
Итак, надежд практически не было.
Обдуло листья, выпал снег, пухлый, как подушка, в которую были выплаканы ее ночные слезы. Василиса замкнулась, подурнела, похолодела взором. В январе звонил Глеб Орлов, тот самый, спущенный ею с лестницы гонщик по вертикали.
— Может, вернешься, я пить бросил? — робко предложил он.
Василиса молча положила трубку.
Она пристроилась торговать книгами с лотка. Однажды — было это, если не ошибаюсь, у ДК Ленсовета в начале марта, — я стал невольным свидетелем такой вот сценки. Копавшаяся в стикерсах, то бишь в альбомчиках для расклеивания, дама в шубе предъявила претензию курившей «Беломор» Василисе:
— Да что это у вас все аладдины да миккимаусы?! А где же стикерс наш, отечественный?
— Не сегодня завтра ждем, — отбрила моя героиня. — Вот именно, что отечественный, глубоко патриотичный.
— По какому произведению?
— По роману Л. Н. Толстого «Война и мир».
— Позвольте! — удивилась дама. — А кого же там на что наклеивать?
— Как это кого?! — подняла собольи брови свои мгновенно похорошевшая Василиса. — Ну того же Андрея Болконского на поле Аустерлица!..
А в ночь на 9 мая Василисе опять приснился Царевич. Как раненый князь Андрей, он лежал посреди поросшего ковылем широкого поля. Глаза у него были закрыты, руки раскинуты, грудь окровавлена. Около Царевича, воровато озираясь и нетерпеливо прискуливая, крутился волосатый бесхвостый зверь, величиной со ставшего на четвереньки невзрачного, без признаков пола и национальности человека.
— Кто это? — спросила Василиса неведомо откуда возникшую рядом с ней спутницу.
— Теперь уже никто, — тихо сказала печальная, с темными, как тьма времен, восточными глазами Женщина в черном.
— Кыш! Кыш, окаянный! — волнуясь, закричала Василиса, и зверь, уже начавший было нализывать рану, испуганно отметнулся, боком потрусил в сторону, изредка оглядываясь назад.
И тут Царевич, как-то разом вдруг отдалившийся, очутившийся почему-то внизу, под ногами Василисы, пошевелился, отверз очи и позвал:
— Вася! Васили-иса!.. Васили-и-исушка!..
Всплеснув руками, Любовь Ивановна Глотова хотела было броситься к своему суженому, но строгая Женщина в черном удержала ее за рукав:
— А вот этого не смей! Тебе надо жить, искать, спасать его!
Только тут Василиса вдруг осознала, что стоит не на земле, а на белом небесном облаке и облако это медленно плывет над огромной, ни пределов, ни смысла своего не ведающей страной, с виду бесхитростной и вечно из-под ног уходящей.
И опять, опять застонал лежавший на поле боя раненый:
— Васили-иса! Васили-и-сушка!..
Она закричала: