Пойди туда — не знаю куда - страница 28

— Господи, чудно́-то как!..

— Не чудно́, Любовь Ивановна, а чу́дно! То есть — чудесно, сверхъестественно, паранормально… Который час-то, вон уже светло совсем…

— И петухи поют, — прошептала Василиса.

Во вторник трактором вытащили из грязи вишневую «копейку». Но вот уж тут чуда, к сожалению, не случилось: сколько ни копался в моторе заволоцкий на все руки мастер Митроша, «жигуленок» так и не завелся.

— Может, подождете? — вытирая руки ветошью, виновато предложил он Василисе. — Я в Новгород за новым карбюратором сгоняю. Разве ж это, елочки-моталочки, карбюратор?!

— Не могу, — сказала хозяйка «лохматки». — Я тут и так загостилась. Поеду поездом…

В четверг с утра и собралась. Прощаясь, она сунула отцу Геннадию всю свою валютную наличность.

— Берите-берите! — решительно пресекла его бурные протесты Василиса. — Это на церковь. Крыша у вас течет. На дорогу мне хватит, а если там, в Чечне, выкуп потребуют, эти полторы тысячи меня не спасут.

Попрощалась Василиса и с Михаилом Александровичем Мочалкиным.

— Остаетесь?

— Выходит, что остаюсь, — вытирая платком постоянно слезившиеся глаза, кивнул бывший реставратор. — Тут у них мастерская намечается, иконописная. Поживу пока в послушниках, а там видно будет.

…Вот и погода будто не хотела отпускать ее. Когда Митроша выносил сумку из избы, пошел дождик.

— Это надолго, — со знанием дела сказал звонарь, — вона как обложило. У нас тут дожди знаменитые — неделями строчат… Н-но, трогай, мой конь железный, резиновы копыта!..

До Малой Вишеры добирались долго, кружной дорогой, чуть ли не тропами, в объезд, да и на ней, на тайной Митрошиной трассе, тяжелый «Урал» с коляской застревал то и дело, а однажды завяз так, что пришлось браться за топор и саперную лопатку.

А вот с билетом, вопреки опасениям Василисы, хлопот не было: у Митроши двоюродная сестра работала в железнодорожной кассе.

— Вы уж не забывайте нас, Любовь Ивановна, — напоследок сказал он. — А уж мы за вас молиться будем. И за него, за Царевича за вашего. Живой он, елочки-моталочки! Ей же Богу — живой, вы уж это, вы не думайте…

— А я и не думаю, Митроша, — обнимая его, сказала Василиса. — Я не думаю, я знаю…

В третьем часу ночи она вышла из набитого битком — Боже, и куда все едут? — тяжело надышанного зала ожидания. На перроне было сыро, туманно. Реденько моросило. Под стоявшей у стены грузовой тележкой, свернувшись клубком, спала бездомная овчарка.

Василиса присела на низкий, выкрашенный белилами подоконник и, прикурив, глубоко затянулась. В лицо из тьмы ночной летели мелкие, подсвеченные вокзальным фонарем брызги. Капелек было несчетное множество. «Как нас, грешных, у Бога, — подумала Василиса. — Вот и получается: Он — это свет, а мы — моросиночки на свету. Свет, то есть Любовь, как объяснил бы Мочалкин, или же — Милосердие. А все, что за Светом, — бессмысленное пустое сеево — из тьмы, сквозь тьму, во тьму… Промелькнуть, нет, не промелькнуть, а просверкнуть на лету — уж не в этом ли и есть самая главная мудрость краткой земной жизни? Не капелькой, не дождинкой — но искоркой Божьей… Молекулой вечного Света…»

Она крепко зажмурила глаза, а когда снова открыла их, от неожиданности тихонько охнула. И мокрая платформа, и жестяной подоконник, и вокзал, и тележка с собакой, и она сама — все, как показалось ей, медленно движется, едет неведомо куда, мимо слабо, по-ночному освещенных окон вагона. «Да это же не мы, это он, поезд, едет!» — догадалась облегченно вздохнувшая Василиса.

Это был ночной литерный эшелон, с крытыми брезентом танками, теплушками и обыкновенными пассажирскими вагонами. На последнем белой краской было без запятых написано: «Прощай Чечня — привет Россия!» Стоявший в хвостовом тамбуре военный в майке махнул ей рукой. И она, запоздало спохватившись, тоже ему замахала!.. Господи!..

Господи Боже ты мой!..

И уже вслед красным, уносящимся в ночь, в Питер, хвостовым огонькам, Василиса прошептала все эти месяцы неотвязно звучавшие в ней строчки Царевича:

— Уж вы, милые мои, возвращайтесь, воробьи! Мы без вас, без оглашенных, стали сами не свои…

А в начале четвертого — это было в пятницу, 31 мая, — коротко стриженная, высокая, зеленоглазая гражданка с паспортом на имя Надежды Захаровны Царевич села в общий вагон поезда Петрозаводск — Москва.