Пойди туда — не знаю куда - страница 56

Кто из них двоих застонал — неведомо. Или это завыл ветер, пахнущий совсем уже близкой войной?..

Плечи у Царевича были костлявые, поросшие жестким звериным волосом. И пахло от него не Эдиком, ох нет, не родимым!..

Глухо заворчав, тот, кто прятался от нее за людскими ладонями, переступил на задних лапах, и Василиса вдруг с ужасом догадалась, что то самое, взболтнувшееся у него между ног, — это волчий хвост! Что не Царевича и вовсе даже не человека самозабвенно обнимает она, уже непоправимо глубоко с ним в чреслах соединившаяся, а лютого серого волчару, ночного хищника, колдуна-оборотня, волкодлака!..

Что-то неистово твердое, пекущее вонзилось еще дальше в тело ее и со скрежетом зубовным провернулось вокруг своей оси, и весь Божий мир, с горящей ночной степью и звездным небом, вокруг Василисы крутанулся, и еще, и еще раз…

И тут она жалобно вскрикнула и… очнулась на деревянных нарах камеры временного содержания.

Скрежетал замок. Дверь камеры со скрипом отворилась.

— И чтоб без фокусов, Семенова! — недовольным голосом сказал пожилой милиционер.

— И-и, какие же фокусы, серебряный ты мой, — рассмеялась вошедшая. — Никаких я фокусов не показываю, я гадаю. Хочешь, Иван, и тебе всю правду скажу?

— Но-но! Поговори мне! — испуганно отпрянул от цыганки сержант Пантюхин. Дверь с грохотом захлопнулась, снова скрежетнул замок, забренчали ключи.

— Вот уж точно говорят — мир тесен, — садясь на деревянные полати, невесело сказала молодая еще цыганка. — Чего смотришь, зеленоглазая, не узнаешь? Забыла, как нас с тобой в поезде обчистили?

Свет в камере был тусклый, чисто символический.

— Ой! Вот теперь узнаю, — приглядевшись, удивилась Василиса. — Ну и глаза у тебя…

Цыганка Семенова сняла с головы цветастый платок.

— Раисой меня зовут, красавица. А глаза не у меня, а у тебя. Ух, какие у тебя глазащи — аж светятся. Я еще там, в поезде, заметила. Бэнг у тебя во взоре, хорошая ты моя!

— Бэнг?

— Черт, по-нашему, по-цыгански. Когда у человека в глазах бэнг, он этими глазами черт знает что сделать может. Сжечь может другого человека.

— И дом может сжечь?

— Дом?

— Да я тут на один дом посмотрела и подумала про себя: чтоб ты сгорел!.. Вот он и сгорел, только не сразу, а примерно через неделю. — Василиса вздохнула, подобрав колени, положила на них свою бедовую, огненную свою головушку. — Может такое быть?

— И-и, подружка, да ты еще и ясновидящая!

— А ты нет? Я ведь увидела, сама, сама увидела!..

— Что увидела, приметливая? — расстилая на нарах пиджак, зевнула Раиса. — Эх, говори-рассказывай, а я рядышком прилягу, тебя, сказочницу, послушаю…

— Как вор наш, Пьер, под машину в тот же день попал!

— А чего ж тут такого удивительного: должен был попасть — и попал… И поделом — не лезь к цыганке под юбку!..

— А это… это не ты его?

— Бог с тобой, — испуганно отмахнулась Василисина сокамерница, — я простая цыганка, расхорошая ты моя. Обмануть могу, кошелек стибрить. А сегодня мне один сам получку отдал. Отдал, а потом завопил: обокрали его!.. Нет, милая, способностей у меня таких нет — человеком распоряжаться, жизнью его… Грех это!

— Грех, — вздохнула Василиса. — И все-то — грех. Кругом, выходит, грешница я, а уж сны какие снятся!..

— Ну, говори, может, растолкую, — устраиваясь на пиджаке, снова во весь рот зевнула Раиса.

— Волк мне который уж раз снится. Только не волк это вовсе, а оборотень!

— Зубы скалит, гонится?

— Хуже, Рая, — спит он со мной во сне. Да так по-настоящему, аж до крика, до крови!..

— Господи!.. Насильничает, что ли?

— Да в том-то и дело, что я ему сама… сама я ему… — Василиса с трудом сглотнула. — Он меня, зверюга, как ножом режет, а я ору, только не от боли, а от счастья от бабьего…

Раиса задумчиво покачала головой:

— И-и, милая, уж не знаю, что и сказать-то тебе! Нехороший это сон, вещий… Слушай, а твоя фамилия случайно не Глотова?

Василиса вздрогнула:

— Глотова, а что?

— Совсем нехорошо, подруженька! Ух, как плохо… Тебя ведь Любой зовут?.. Бежать тебе, Любаша, нужно отсюда, ой бежать!..

Она подвинулась к Василисе и, косясь на дверь, зашептала ей на ухо:

— Ты Алфеева-то нашего знаешь, начальничка здешнего?.. И-и, красавица, и век бы тебе не знать его, ирода! Вот уж волчара желтоглазый! У нас, у цыган, слух чуткий. Цыпляков на меня бумаги писал, а этот Алфеев про тебя с Повидлом говорил…