Правитель Лу - страница 2

стр.


Много лет прошло с той поры. Богатство и власть уездного правителя Лу многократно возросли. Огромный каменный дворец вырос на месте старого дома Фан Пина, потеснив лачуги соседей. Великолепные конюшни с породистыми, дорогими лошадьми встали на их рисовых полях. Хранилища, ломящиеся от добра, смяли некогда цветущие, персиковые сады жителей города. Правитель Лу принимал от своих подданных княжеские почести. Но в знатном доме Лу Фан Пина не встречались больше друзья, не звучали в нем стихи и не играла цитра. Правитель Лу стал жестоким и жадным. Он свирепствовал при сборе налогов и не знал жалости, взимая арендную плату. Двор уездного управления часто был завален трупами забитых насмерть должников. А если ударяли в барабан и открывались двери присутствия, он невозмутимо взирал с высоты своего кресла и усмирял колодками того, кто со страхом и трепетом приходил подать жалобу. Лишь золото и дорогие подарки могли склонить правителя Лу к благоприятному для подателя прошения исходу. Нечего и удивляться, тому, сколько напрасных обид, и тяжких проклятий скопилось "под опрокинутым тазом", тому, как часто "шел летом снег", в уезде, которым правил Лу.


Однажды, в ту осень, когда Лу Фан Пину перевалило уже за пятьдесят, он отправился с инспекцией по отдаленным областям уезда. В дороге его застал сильный ливень и яростный ветер, мешавший двигаться дальше. А когда дождь закончился и уже стало смеркаться, вблизи не оказалось никакого жилья. Когда же стемнело настолько, что лошади остановились, не видя дороги, навстречу повозки правителя вышел монах. И освещая дорогу фонарем, через узкое ущелье в скалах, привел Лу Фан Пина и его охрану в буддийский монастырь. Там в небольшой комнате, с окнами, выходящими на пустырь, сановному путешественнику был предложен ночлег.


Уставший и замерзший, правитель быстро уснул, но ночью, после четвертой стражи его разбудили звуки цитры и песня, доносившаяся с пустыря.


"Ночь темна, только ветер тоскливо поет,


Огоньками забрызгали ложе мое


Светлячки, что резвятся в траве.



Горечь дум одиноких никто не поймет!


В бирюзовом наряде всю ночь напролет,


Мерзну я при холодной луне."


Сама песня и голос женщины, певшей ее, показались правителю Лу знакомыми. Они разбудили в нем воспоминания.


Он вышел из комнаты, стража крепко спала, и спустился к монастырской ограде.


-- Да-нян - позвал Лу Фан Пин свою покойную жену, в беззвучное пространство ночного пустыря.


И тогда, из гаоляновых зарослей, навстречу ему, медленной грациозной походкой вышла молодая женщина, -- Да-нян. Духи не стареют и жена Фан Пина осталась такой же юной и привлекательной, как была в жизни много лет назад.


-- Вы постарели, господин. - сказала она, подойдя к правителю Лу, и коснувшись рукой его лица: -- Вы изменились.


По щекам Лу Фан Пина потекли слезы.


До пятой стражи, когда наступает утро, и до восхода солнца остаются считанные минуты, они гуляли по пустырю, тихому, залитому призрачным светом новой луны. Но с приходом дня им пришлось расстаться.


-- Останьтесь еще на одну ночь, господин. Я приду к Вам после второй стражи, чтобы вернуть то, что смерть забрала вместе со мной.


Утром правитель Лу пожелал еще на одни сутки задержаться в монастыре.


Вечером, когда люди и природа уснули крепким сном, он сидел в комнате. В назначенный час дверь открылась и через порог, подобрав подол переступила Да-нян. Обрадованный Фан Пин потянул ее за рукав и усадил на кровать рядом с собой. Стройная, молодая женщина вся застыла от холода, легкая одежда ее была не для прогулок в прохладную осеннюю ночь. Когда она оказалась так близко, Лу Фан Пина охватило желание вновь познать с ней любовь, но Да-нян сказала серьезно:


-- Живому человеку опасно сближаться с тем, чей прах давно уже покоится в могиле. Но я люблю Вас и хочу вернуть незаслуженно утраченное, если вы сможете исполнить то, о чем я сейчас попрошу.


Фан Пин обещал.


-- Помните: через десять лун, ночью, Вы должны пойти к моей могиле и как только первые лучи солнца осветят вершину дерева, растущего рядом, начинайте ее откапывать.


После этого они предались любви... А одеваясь Да-нян повторила: