Право на бессмертие - страница 23
Однако, чем больше задумывался подросток над своим назначением, тем яснее понимал, что это принесет для него много неудобств. Но приходилось подчиняться: ведь это не зависело от него...
Катеринчук не заставил себя долго ждать. Выйдя из кабинета, он предложил:
— Я сейчас провожу партийное бюро, на два часа можешь быть свободным. Ровно в три часа найдешь меня.
— Есть в три часа найти вас.
Если бы в течение этих двух часов Катеринчук мог незаметно наблюдать за действиями своего нового помощника, то, несомненно, был бы необычайно удивлен. Почему это Саша побежал на фабрику? Почему он, зорко оглядываясь по сторонам, юркнул в помещение малярного цеха, где сейчас шел ремонт? Почему он, остановившись, приподнял широкую плиту пола и спрыгнул в образовавшуюся яму? Так можно было поставить бесконечное число «почему».
А происходило следующее.
Юноша начал тосковать. Снова дорога пела ему песню. Снова, как и в первую весну, Саша грезил о соленых волнах, незнакомых сказочных городах, морских судах, волнующем пути... Учеба, работа — все для него стало посторонним, ненужным, неинтересным.
Однажды майским вечером в воскресенье Саша вместе с Митькой, угрюмым, злым парнем, взобрался на высокий дуб. Неизвестно, что заставило их залезть туда и почему они оказались вместе.
Отсюда открывался вид на десятки километров, и в первую минуту ребята молчали, как зачарованные, занятые каждый своими мыслями.
На долину медленно опускались сумерки. Прямо на юге вставала серой тучей Нагаевская гора, на западе, среди зеленого леса, виднелись беленькие домики станции Дема. В заманчивой дали синими дымками лежали дубравы. Внизу, почти под горой, широкая и тихая Ак-Идель соединялась со своей сестрой, бурной, шумной Кара-Иделью. Блестящими полтинниками лежали в долине маленькие озерки, заросшие камышами.
— Вот чорт, здорово как!.. — передал, как умел, свое восхищение Митька Рыжий.
— Башкирская, уральская земля... Вставить бы это в громадную раму, и готова картина, хоть в музей.
Вечер, точно желая окончательно зачаровать юношей, вывел на средину реки белый пароход, стекла которого горели под алыми лучами заходящего солнца. Пароход шел вверх, видимо, поднимался в верховья Ая или Юрюзани. Он протяжно загудел, точно прощался с городом.
В наступившей тишине защелкал соловей, трель его лилась как радостная музыка о просторе и свободе.
Саша, проводив жадным взглядом пароход до самого поворота, туда, где русло реки закрывалось выступом горы, глубоко вздохнул, словно не пароход, а его судьба проплыла мимо...
— Я смотрю на тебя и дивлюсь: точно барышня ты — вздохи, ахи и охи... Может, голова закружилась?..
— Ты не ругайся, — спокойно повернулся к нему Матросов. — Тебе не понять... На днях я одну книгу прочитал, там про таких, как ты, так сказано: рожденный ползать летать не может... Эх, что ты понимаешь, — с сердцем добавил он.
— А ты что понимаешь?
— Я понимаю, — крепче ухватившись за ветку, продолжал Саша, — красоту земли понимаю и потому люблю природу. А ты больше всего что любишь?
— Гарбуз.
— Гарбуз... — передразнил Матросов. — Видать гарбузника. Я разве про то говорю? Я вот больше всего люблю путешествия. Сел бы на этот пароход и поехал. Посмотрел бы еще, как в горах живут — ни разу не был в башкирском ауле, говорят, красиво. Кумыс, слышал я, делают, бишбармак кушают... Поглядел бы, а потом на море подался. На Каспии хочу побывать. Тоже никогда не видел.
— Что ж не сел на пароход, раз ты такой любопытный…— быстро откликнулся Митька.
— Сам знаешь, почему не сел...
Рыжий неприлично выругался, сквозь зубы сплюнул и только потом проговорил:
— Смотрю я на тебя и дивлюсь. Парень, что надо, — голова на месте, кулаки, говорят, хорошие, а про дело не думаешь?..
— Про какое?
— Будто не понимаешь... Раскинь мозгами.
— Про то, чтобы смотать удочки?
— Угу...
Саша отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:
— Э, нет! Начальник и Михаил Трофимович относятся ко мне хорошо, лучше отпрошусь в другую колонию, ближе к морю...
Митька Рыжий расхохотался. Немного успокоившись, вытирая выступившие слезы, так было ему весело, произнес: