Православие и русская литература в 6 частях. Часть 3 (II том) - страница 9
«Я разбирал самого себя до последней ниточки, сравнивая себя с другими, припоминал малейшие взгляды, улыбки, слова людей, перед которыми хотел было развернуться, толковал всё в дурную сторону, язвительно смеялся над своим притязанием «быть как все», — и вдруг, среди смеха, печально опускался весь, впадал в нелепое уныние, а там опять принимался за прежнее, — словом, вертелся как белка в колесе. Целые дни проходили в этой мучительной, бесплодной работе» (5, 186), — так рассуждает, например, герой повести «Дневник лишнего человека» (1850). Да иного и быть не могло: тут обыденное следствие гордыни и неизбежно сопутствующего ей комплекса собственной ущербности — а они всегда порождают уныние. Вспомним ещё раз предупреждение св. Нила Синайского: «Согрешать — дело человеческое, отчаиваться — сатанинское»>11. Так к чему же, как не к сатанинскому делу может придти тот, кто предпочел бесовское бунтарство и индивидуализм?
Правда, сам Тургенев, как и герои его, часто пытался одолеть уныние активным действием, стремился подражать иным образцам, быть может, именно из-за своей противоположности им. Байронизм, который проявился в его ранних литературных опытах, стал попыткой и жизненного поведения писателя в ранней юности.
«Он силился походить на Манфреда или Дон Жуана, — свидетельствует Анненков, однако — это был застенчивый Манфред или стыдливый Дон Жуан, готовый всегда убежать от затеянного им дела»>12.
Индивидуалистическое самоутверждение человека неизбежно должно отразиться в искажённом восприятии, осмыслении и переживании любви, которая в истинном своём проявлении становится для человека одним из средств богопознания. Во всех почти своих произведениях — исключения очень редки — Тургенев описывает любовь: все оттенки, все изгибы, все стадии этого чувства, этого состояния прослеживает он пристально. «Едва ли можно найти даже во всемирной литературе другого писателя, который бы столько посвятил внимания, заботы, разумения, почти философской обработки чувству любви, влюбления»>13, — заметил о Тургеневе Розанов. Тургенев постоянно пишет о любви, но часто с недоумением и даже страхом. «…Разве любовь — естественное чувство? Разве человеку свойственно любить? Любовь — болезнь; а для болезни закон не писан. Положим, у меня сердце иногда неприятно сжималось; да ведь всё во мне было перевернуто вверх дном. Как тут прикажете узнать, что ладно и что неладно, какая причина, какое значение каждого отдельного ощущения?» (5, 198).
Для чающего Благодати—«Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8).
Для уповающего лишь на рассудок — «любовь— болезнь». Сопоставление это не требует пояснений. Ешё в первой встрече его с любовью она предстала будущему писателю «неизвестным чем-то», пугающим, «как незнакомое, красивое, но грозное лицо, которое напрасно силишься разглядеть в полумраке…» (6, 338). Поразительное сравнение находит он для любовного страдания: «…я страдал, как собака, которой заднюю часть тела переехали колесом»— (там же). «…Любовь есть одна из тех страстей, которая надламывает наше «я»>14, — убеждённо утверждал Тургенев — что логически безупречно соответствует системе его ценностей. Недаром же и низводит он любовь на уровень страсти: банальное заблуждение мудрости мира сего. Страсть и впрямь разрушает, надламывает человеческое Я. В системе же ценностей Православия любовь не может надломить личность, но — приблизить её к Богу.
Любовь для Тургенева — и загадка, и счастье, и трагедия, и болезнь, и страдание, и неотвратимый рок. Но в каком бы облике она не являлась ему и его героям, в ней неизменно одно: невозможность счастливого завершения в браке. Любовь для Тургенева обладала замкнутой самоценностью, и брак не являлся её необходимым исходом. Брак для Тургенева становится даже какой-то помехой любви: без него она пусть и трагична, полна терзаний, но всё же сладка, всё же даёт ощущение полноты жизни. В самом страдании, любовных переживаниях и муках — счастье, а коль скоро они прекращаются, то исчезает и любовь. Поэтому-то, например, герой повести «Ася» (1858), даже страдая в смертельной тоске после того, как он потерял навсегда любимую девушку, всё же не очень жалеет о свершившемся, пожалуй, и рад этому: «Я даже нашёл, что судьба хорошо распорядилась, не соединив меня с Асей; я утешался мыслию, что я, вероятно, не был бы счастлив с такой женой» (6, 272). Конечно бы, не был: любовь и счастливый брак для Тургенева просто несовместны. Даже если писатель и соединяет героев под венцом — но чаще всего этому мешают какие-либо роковые обстоятельства, — счастье будет для них невозможно: вместо него они обретут мизерное и пошленькое благополучие, которое будет ещё хуже роковой развязки. Так случилось, например, уже в ранней его поэме «Параша»: