Праздник побежденных - страница 13

Я не знал ни времени, ни места, а желал одного — лечь, и чтобы солнце положило медную отливку, тяжелую и горячую, на цепенеющий затылок. Но окутал махорочный дым, терпкий, ядовитый, и неодолимое желание покурить вернуло к действительности.

Я увидел одноэтажное здание, по-видимому, школу, увидел бум, турник и группу подростков в черном с винтовками в руках под деревом. Увидел офицера в каске, с пустым рукавом за поясом и стеком в здоровой руке. Офицер скомандовал, и черные бросились наземь, поползли, волоча винтовки. Офицер шел рядом и покалывал стеком в оттопыренные зады.

Я глядел на них в безразличии и испытывал лишь болезненное желание покурить.

— Бараньи головы, — музыкально звучит из-за спины, — в полицаи пошли, а как наши придут — висеть им на осинах.

Я увидел своего конвоира. Он высок, блондинист и худ, голубые глаза иронически косят на кончик носа, а серо-зеленое иноземное одеяние обвисло, как на ряженом, и я почему-то подумал: сколько видел убитых и пленных в этой форме, а привыкнуть к ней никак не могу.

— А ты кто? — спросил я чужим голосом.

— Вот гляди, здесь сказано. — Он придвинул локоть, и на желтом рукавном шевроне я прочел: «Р.О.А.» А-а-а! Значит, предатель, значит, сволочь. Но не было во мне ни злобы, ни ярости.

— Нет, — вскрикивает он, — нет, я Христа не продавал. — И столько отчаяния в его крике, так трясутся прокуренные пальцы, что я, не в силах побороть желание, попросил покурить.

— Один курнул, в дерьмо нырнул, — басит за спиной. И я увидел телегу у сарая и белую лошадь, и чернобородого великана на ней, свесившего пудовые ботинки, одетого в нашу форму. Он полосует у груди буханку сточенным ножичком на шомпольной цепочке.

— Ну, если не брезгаешь, — говорит конвоир и протягивает окурок. Я затягиваюсь раз, второй — окурок трещит, разгорается, и вместе с дурманящим едким дымом я наполняюсь жаждой жить.

— И будет, — говорит конвоир своим удивительным голосом. Но жажда к табаку так велика, что я зубами выдернул окурок и жую горькую, обжигающую рот махорку. Конвоир отпрянул в изумлении. Рука его задумчиво обмахивает лицо, будто снимает невидимую пыль, а глаза подергиваются дымкой, в них такая боль, в них слезы. И никакой он не враг, потому-то и висит на нем чужая форма кулем.

— Гляди, — наконец вскрикивает он, — какой прыткий! Палец прокусил, а играть-то я чем буду?

Чернобородый перестает жевать и мрачно бубнит:

— Ты голову положи, он ее съест, не подавится — красная зараза. — И долго матерно ругается.

— Сволочи, — хриплю я.

— Вот, вот, сволочи, сволочи! — вскрикивает радостно конвоир. — Мне ж и легче будет. Но ты-то тоже не святой — две людские жизни унес. Вот! Посмотри, — он метнулся к телеге, откинул брезент, и я увидел две пары ног — одни в грубых сапогах с потертыми подковами, другие в щегольских, с вытянутыми носами, будто их хозяин стоял на цыпочках. — Это твои! Это ты их успокоил! Эти к тебе придут, — скороговорил он, держа брезент и юродиво улыбаясь.

— Веди, — рявкнул бородач. — Гахман ждет.

— Идем, идем — распевает конвоир. — Я тебе сигарку в палец сверну, — и разворачивает кисет.

Я двинулся к школе и только теперь заметил, что ноги босы, кто-то снял мои заморские ботинки. Когда ж поравнялись с «черными», конвоир направил палец на офицера, музыкально вскрикнул:

— Руссиш летчик! Цвай зондер солдат пиф-паф, пиф-паф!

Немец посмотрел на телегу, на чернобородого, спокойно жующего над мертвецами. Затем поизучал меня из-под каски глазами-амбразурками, внимательно и серьезно. Подростки перестали отряхивать пыль и, держась за винтовки, тянули в любопытстве цыплячьи шеи — на лицах почтение и страх. Офицер перевел взгляд на цигарку в руках конвоира, которую тот обильно слюнил, и рявкнул:

— Бросить сигаретен! Следователь будет давать сигаретен, если будет польза. Конвоир идет три шага назад — так говорит устав! Вэк!!

Он зубами натянул перчатку и, размахивая пальцем перед носом конвоира, еще что-то долго внушал.

— Яволь! — выкрикивал конвоир, уронив самокрутку.

Неожиданно немец толкнул меня так, что я пробежал до крыльца. Часовой распахнул дверь, и я попал в длинный коридор — окна с мешками песка, приклад пулемета из бойницы. Два солдата разом обернули головы в касках, молча понаблюдали за мной и безразлично отвернулись к окну. Поплыли двери 7 «А», 7 «Б».