Праздник последнего помола - страница 9
Прокоп обладал способностью чувствовать на себе погоду сегодняшнюю и умел предсказывать погоду ближайших дней — по форме облака, по запаху, разлитому в воздухе, по поведению какого-либо растения или животного: этому научила его повседневная колхозная жизнь. Практика подтверждала его предчувствия, и потому он безошибочно определял наиболее благоприятные сроки, когда лучше всего начинать сев, когда сажать овощи. Он все это как-то увязывал с атмосферой, с почвой, с фазами луны, отчасти опираясь на опыт предшественников, людей старшего возраста, отчасти на свой собственный. Торжественная церемония высевания первой горсти зерна в колхозную землю — этот праздник надежды — никогда не проходила без него. Бригадир задолго готовил и других и себя к тому, чтобы в те считанные минуты совершалось не механическое действие, а работа души, причем с потаенным смыслом. Он стремился вызвать в себе и в других неутомимую жажду творчества и борьбы, страстное желание добиться цели. Для того чтобы этот праздник хоть на йоту изменил его самого и людей, изменил их жизнь, которая всегда требует чего-то большего, чем ты сам ждешь от себя, — для этого нужно, чтобы голос надежды побеждал сомнения, а воля — инстинкты. У Лядовского хранится небольшой домотканый мешок на два пуда, в который он в день обряда высыпает три полные пригоршни ржи. Потом берет этот мешок и в сопровождении празднично одетых односельчан идет на восточный, солнечный край распаханного поля, где под общую ритуальную песню «Сейся-родись» бросает в землю немного зерен. Тракторист уже начеку — опускает сошники в пашню, и начался сев, зачатие нового хлеба. Этого дня каждую весну ждут так же, как в дружной семье ждут рождения ребенка.
Кроме бригадирских забот у Прокопа было не меньше — кто их считал? — забот домашних: ведь он, как любой крестьянин, держал скотину и птицу, имел небольшой огород. И как будто без определенной цели, так, мимоходом, но тем не менее постоянно, ежесекундно — ну, как ежесекундно вдыхал и выдыхал воздух — проверял на этой скотине, птице, на огороде всевозможные свои предвидения, наблюдения, исследования, отмечал, как то или другое влияет на урожай, на приплод, на развитие. На жизнь в целом… Он знал бог весть сколько секретов, хитростей, приемов, подсмотренных у природы. Он учился у нее, постигал ее тайны не столько разумом, сколько чувствами — зрением, слухом, обонянием, ощущал эти тайны своей кожей, познавал при помощи рук и ног. Конечно, он добивался той же цели, что и наука и техника, но шел к ней иным путем, руководствуясь неосознанным чутьем, интуицией. Он жил в согласии с природой, сливался с нею, понимал, что они крепко-накрепко связаны друг с другом и что нарушить эту связь нельзя. Ему и в голову не приходило проникнуть в нее при помощи грубой силы, проникнуть чужаком, считающим себя выше, совершеннее природы, — подобное кощунство до глубины души возмущало Прокопа, он полагал, что это все равно как если бы кто-то копался с завязанными глазами в его собственной крови.
Люди знают, кто чем славится в их селе да и в целой округе: кто совестью, а кто богатством, кто умом, характером, званием или просто силой. А Прокоп — это только правда, это только чистая как слеза совесть. Прокоп — это вечно сомнения и вечно — борьба с ними.
Когда Прокоп, как обычно, попрощался с хатой, с подворьем, со всем, что было в нем живого и неживого, и вышел за межу, где еще совсем недавно стояли скрипучие ворота, к нему вернулось то тревожное настроение, которое появляется у каждого, как только приходит пора трогаться в путь-дорогу. Чтобы успокоиться, Прокоп то заводил неторопливый разговор с неосторожной птахой, выпорхнувшей у него из-под ног в последнее мгновение, то смотрел на стада разномастной скотины, которой нагнали сюда, на последний выпас, видимо-невидимо. Он останавливался или замедлял шаг, если его вдруг осеняла какая-нибудь неожиданная мысль либо, наоборот, если в голове становилось просторно и светло, как окрест, словно в ней только что все стерли — все, что было написано на обоих полушариях головного мозга, и теперь они, эти полушария, обновленные, не желают, чтобы на них делали новые записи.