Предел Скорби. Китайские Рассказы. Хайлак - страница 42
„Ми-ло-вань-о“ – такъ назывался мой новый знакомый (нѣкогда, по увѣренію отца Никона, Миловановъ), по внѣшности ничѣмъ не напоминалъ о своемъ русскомъ происхожденіи. Но онъ жилъ долгое время въ Кяхтѣ, зналъ немного по-русски и пользовался репутаціей человѣка честнаго и добропорядочнаго. Отецъ Никонъ посовѣтовалъ мнѣ даже поселиться у него, ручаясь за мою безопасность.
– Только вы должны преобразить себя въ китайца и примѣниться во всѣмъ къ ихъ обычаямъ, исключая, конечно, языческихъ поклоненій… И косу совѣтовалъ бы я вамъ подцѣпить… – шутилъ отецъ Никонъ. – Зато вы гораздо скорѣе преуспѣете въ китайскомъ языкѣ, чѣмъ наши посольскіе студенты, которые по нѣскольку лѣтъ учатся и… ни аза въ глаза! За то у нихъ есть англійскіе рысаки и носятъ они крахмальныя манишки…
Проектъ отца Никона мнѣ понравился и даже разжегъ мое воображеніе. Нѣсколько дней спустя я поселился у моего учителя.
Улица, на которой мы жили, на окраинахъ Пекина, недалеко отъ миссіи, была очень пустынна и мирна, она представляла, что называется, заброшенный уголъ большого города. Огромныя деревья осѣняли старыя постройки, на черепичныхъ кровляхъ жилищъ росла трава. Мои хозяева занимали отдѣльный домъ. Съ улицы нужно было пройти въ вымощенный плитнякомъ квадратный дворъ, гдѣ два отдѣльныхъ строенія образовали уголъ, а два другіе угла образовала наружная каменная ограда двора и стѣны какого-то казеннаго зданія. Шумныя торговыя улицы были, впрочемъ, такъ близко, что гомонъ ихъ доходилъ къ намъ, точно глухой сдавленный гулъ морского прибоя. По временамъ тутъ же у воротъ рѣзко раздавались громкія восклицанія продавцовъ, забредшихъ и въ нашъ переулокъ.
Для меня привели въ порядокъ заброшенную комнату въ дальнемъ углу двора. Въ ней – кирпичный полъ, стѣны и потолокъ были когда-то оклеены обоями, окно, занимающее добрую половину выходящей на веранду стѣны, состояло изъ деревянной рѣшетки, затянутой бумагою. Печи въ моей комнатѣ не было, и хотя зима здѣсь довольно мягкая, но отсутствіе огня давало себя непріятно чувствовать. Вообще китайскія жилища принадлежать къ южному типу, и приспособлены больше для лѣта. Печки въ жилыхъ комнатахъ – рѣдкость, ихъ замѣняютъ переносными жаровнями. Но денегъ, отпускаемыхъ моимъ дядей на обученіе меня китайскому языку, было недостаточно, чтобы я могъ позволить себѣ подобную роскошь. Сырой холодъ промозглыхъ, старыхъ стѣнъ былъ очень чувствителенъ. Особенно тяжело было вставать но утрамъ.
Просыпался я обыкновенно раньше восьми часовъ и сейчасъ же бѣжалъ въ хозяйскую кухню, гдѣ на очагѣ уже пылалъ каменный уголь и грѣлась вода для умыванія и чая. Китайцы встаютъ равно. Меня уже ждалъ противный, невѣроятно грязный старикашка, взятый хозяиномъ исключительно, повидимому, ради меня. Имя его состояло изъ цѣлаго ряда отрывистыхъ звуковъ, похожихъ на удары трещетки. Къ счастью, китайцы въ будничномъ обиходѣ ограничиваются первымъ слогомъ своихъ именъ или просто титуломъ: сторожъ, поваръ, мальчикъ…
– Съ раннимъ утромъ, ласковый господинъ! – поздравлялъ меня слуга, кланяясь въ поясъ и подавая умывальный тазъ съ горячей водою.
– Съ раннимъ утромъ, престарѣлый поваръ Чангъ! – отвѣчалъ я единственную знакомую мнѣ пока китайскую фразу и принимался вытирать руки и лицо кускомъ фланели, смоченной въ лѣтней водѣ. Въ этомъ и состоитъ китайское омовеніе и я ограничивался имъ, рѣшивъ полностью слѣдовать китайскимъ обычаямъ.
На хозяйской половинѣ, завѣшенной синей бумазейной занавѣской, тоже шевелились. Обязательно высовывалась оттуда бритая головка восьмилѣтняго мальчугана, подозрительно наблюдавшаго за мной, Маджи, и то и дѣло выходила и входила туда съ озабоченнымъ видомъ Ліенъ, дѣвушка – подростокъ, подавая то и другое одѣвавшимся тамъ родителямъ. Первое время моего пребыванія въ семьѣ Ми-ло-вань-о занавѣска въ моемъ присутствіи была постоянно опущена. Впослѣдствіи только я узналъ, что за ней находится канъ, поднятая надъ поломъ почти на два фута кирпичная платформа, подъ которой проходили дымовыя трубы очага. Такимъ образомъ тамъ было постоянно тепло и сухо. Тамъ спала семья, тамъ проводила все свое время мать семейства, госпожа Ханъ-Ми.