Предел Скорби. Китайские Рассказы. Хайлак - страница 61
Дни проходили, жизнь, повидимому, сомкнулась надъ событіями и продолжала бѣжать обычной колеей. Маджи продолжалъ ходить въ школу. Ліенъ завѣдывала домашнимъ хозяйствомъ, Ханъ-Ми курила опій и привередничала. Только передвинулись всѣ внутреннія оси и рычаги семейной жизни Милованей. Мало-по-малу я сталъ незамѣтно для самого себя центромъ того вниманія и поклоненія, какимъ раньше окружали домашніе отца. Ежедневно букеты свѣжихъ цвѣтовъ украшали мою комнату, платье мое внимательно очищалось отъ пыли, грязи и починялось; малѣйшее вскользь брошенное замѣчаніе сейчасъ же исполнялось съ величайшей точностью. Такимъ образомъ были устранены нѣкоторыя непріятныя для меня китайскія привычки и блюда. Я сдѣлался въ сущности полнымъ хозяиномъ дома, и мнѣ это было очень удобно. Домъ содержался на полу-европейскомъ положеніи и стоило это значительно дешевле, чѣмъ еслибъ я устроился у кого-нибудь изъ товарищей на квартирѣ. Даже на опій для матери Ліенъ никогда не просила у меня, ухитряясь какъ-то покупать его изъ домашнихъ сбереженій.
– Послушайте! – остановилъ меня нѣсколько недѣль спустя Ѳома Ѳомичъ. – Какъ же вы рѣшили поступить съ вашими вдовицами?!
– Какъ же рѣшать мнѣ!.. Онѣ ничуть не мои… живутъ… Трудно прогнать ихъ безъ копѣйки денегъ! – отвѣтилъ я.
– Да, я думалъ объ этомъ!.. Теперь, я полагаю, онѣ успокоились… Вы предложите имъ сто лянъ серебромъ, и пусть онѣ убираются восвояси… Сто лянъ – это почти годовое жалованіе Ми… Заводъ не обязанъ, но такъ и быть… Я надѣюсь, дядя вашъ не будетъ возражать противъ этого, въ, виду вашей близости къ семьѣ покойнаго… Пускай уѣзжаютъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, тѣмъ лучше для насъ и… для васъ, молодой человѣкъ!
Онъ пожалъ мнѣ значительно, руку и ушелъ. Это предложеніе взволновало меня. Я не разъ думалъ, что этимъ все кончится, я намѣревался даже современемъ хлопотать объ этомъ, но теперь, когда это неожиданно пришло само собою, я смутился. Мнѣ стало жаль моего спокойнаго житья, моего тихаго красиваго домика, спрятаннаго въ густой чащѣ монастырскаго сада, стало жаль бойкаго Маджи съ его забавной косичкой и важными разсужденіями взрослаго китайца о житейскихъ событіяхъ, но… больше всего мнѣ стало жаль… этой нѣжной, восточной дѣвушки съ бархатными, черными, продолговатыми глазами газели, съ милой привѣтливой улыбкой и плавными, тихими движеніями… Я съ болью думалъ о томъ, что она уѣдетъ и потонетъ безвозвратно въ желтой толпѣ чуждаго мнѣ народа! Но какъ быть?!. И чѣмъ все это кончится? – повторялъ я. Временами мнѣ казалось, что она нравится мнѣ больше, чѣмъ вообще нравятся красивыя дѣвушки молодымъ людямъ. Но мнѣ и въ голову не приходило, чтобъ я могъ когда-либо жениться на ней! Вѣдь тогда мнѣ бы пришлось остаться здѣсь навсегда! А съ этимъ я не могъ помириться. Увезти ее въ Россію?!. Нѣтъ! Она черезчуръ китаянка и по складу ума, и по внѣшности… Она страдала бы въ нашемъ обществѣ, страдала бы за себя и… за меня. Къ тому же, куда дѣнутся ея мать и Маджи? Она не оставитъ ихъ!
– Что съ вами?.. Васъ разстроили?! – спросила Ліенъ по-русски, когда мы вечеромъ усѣлись за общій столъ на верандѣ.
– Нѣтъ, ничего!..
– Зачѣмъ вы скрываете?! Или это касается насъ? – добавила она, блѣднѣя.
Я взглянулъ на нее, на темнѣющій крошечный дворикъ, на небо съ зарей, потухающей надъ дальней панорамой города, прислушался къ знакомому гулу затихающихъ колоколовъ и вдругъ… рѣшилъ сказать ей все.
– Слушайте, Ліенъ: управляющій предлагаетъ вамъ годовое жалованье отца и… издержки… въ обратный путь…
Дѣвушка, видимо, не понимала.
– Зачѣмъ?.. А вы?!
– Я тоже… вѣрно скоро… уѣду… Мать настоятельно требуетъ, чтобы я… вернулся!..
Слова эти прозвучали для меня глухо, странно, точно чужія слова, и я сейчасъ же пожалѣлъ, что ихъ произнесъ. Но было поздно уже. Ліенъ вздрогнула, слегка наклонилась впередъ, грудь ея сильно заволновалась, затѣмъ она быстро овладѣла собой.
– Когда же это… Когда?… – спросила она чуть слышно.
– Не знаю… Не скоро… Послушайте, Ліенъ… Это не все… У меня есть… сбереженія… Я съ радостью… Вы мнѣ доставите величайшее наслажденіе… Это составитъ вмѣстѣ небольшую сумму, но вы… – заговорилъ я, и вдругъ почувствовалъ такое отвращеніе къ себѣ, что умолкъ.