Предел тщетности - страница 27

Капитан явно тянул время, тоже играя в игру, где роли расписаны наперед, финал предсказуемо известен и гонорары актеров давно опубликованы в местной желтой газетенке. Гаишник ждал, что я первым проявлю инициативу, в добровольном порядке предложу урегулировать возникшее недоразумение и тогда он, дабы сделать приятное хорошему человеку, нехотя согласится, поторговавшись для приличия, на ничтожную компенсацию тех невероятных лишений, коим он подвергся, сидя в кустах.

Но я молчал, как партизан на допросе. Тогда гаишник, наклонившись к окну, кинул взор сверху вниз, на мою покаянную рожу и ласково, даже как-то буднично спросил, — Как будем решать проблему?

Единственное, что я мог сделать, так это вывернуть карманы, показав полную финансовую несостоятельность, уповая на милосердие, однако в дело вступил черт.

— Проблему можно решить двояко — по совести или по справедливости, — деловито начал Варфаламей.

Гаишник удивился, решив, что я, наподобие кукольника разговариваю утробно, не раскрывая рта, однако быстро сообразил — писклявый голос не мог исходить из столь тучного тела и еще ниже наклонился к окну, чтобы обозреть салон и выяснить, кто это вякает. Увидел черта на спинке сиденья и остолбенел, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Варфаламей же, выпустив в лицо капитана струю ванильного дыма, продолжил свои размышления.

— По совести тебе следовало бы дать в морду, а по справедливости ты заслуживаешь десятки с конфискацией преступно нажитого имущества.

— По справедливости его надо утопить в Яузе вместе с напарником, а машину продать на запчасти, — уточнил рациональный гриф, бледно-розовой лапой с наколкой указывая в сторону застывшего в изумлении стража порядка.

— Шарик, не будь таким кровожадным, — заступилась за капитана сердобольная крыса, — хотя, машину на запчасти… в этом есть разумное зерно.

Я безучастно смотрел на гаишника, будто не слышал беседы моих милых людоедов. Надо же твари блохастые, заступились за сотоварища.

Капитан еще больше пролез в салон, на лбу выступил пот, зрачки бегали, как заведенные по кругу и лишь голова застыла неподвижно, будто зажатая в тисках в нескольких сантиметрах от черта. Варфаламей не преминул воспользоваться близостью к капитану, щелкнул его по носу лакированным мокасином, тем самым выводя из окоченелого ступора.

Занимательную картину могли наблюдать проезжавшие по набережной водители — милиционер, засунув половину тела в салон серого потрепанного БМВ, в позе «чего изволите или кушать подано», подобострастно выслушивал директивы, поступающие от нарушителя скоростного режима. Судя по тому, как все притормаживали, ехали медленно, повернув головы в нашу сторону, явление пятой точки гаишника в обрамлении дверцы радовало глаз честному люду.

— Резюмируя вышесказанное, — продолжил Варфаламей, чуть не ткнув сигариллой в глаз капитану, — а также учитывая бедственное материальное положение Никитина, — рука качнулась в мою сторону. — У тебя, Николай Петрович, есть только один способ решения возникшей коллизии между мной и этой доблестной птицей, — черт махнул рукой в сторону грифа, задев-таки окурком лоб гаишника, — собрать всю наличность, что есть в распоряжении вашего передвижного поста и отдать ее нам.

Судя по неподдельному ужасу, как на фотоснимке, медленно проявлявшемуся на лице капитана, тот ничего не понял из столь любезной, но слишком заумной проповеди Варфаламея. Гриф решил перевести тираду черта на язык понятный стражу порядка.

— Деньги давай, сучье вымя. И про напарника не забудь.

Капитан даже вздохнул с облегчением, действительно, навар за полдня работы казался сущим пустяком на фоне высказанных угроз. Гаишник попытался козырнуть грифу в согнутом положении, чуть не въехал мне по голове, смутился, выдернул верхнюю половину тела из машины и повторно отдал честь. Вторая попытка была оценена строгими судьями на три с плюсом за техническое исполнение и высшим баллом за композицию.

Гаишник брел к машине медленно, не оборачиваясь, словно ожидал выстрела в спину. Шаги его были по-кошачьи осторожны, со стороны он напоминал человека, которого только что приговорили к расстрелу, подождали полчасика, чтобы осужденный осознал ужас безысходности, а затем, посовещавшись, отпустили по амнистии из зала суда на все четыре стороны, присудив лишь к однократной выплате алиментов.