Предметные уроки - страница 6
Папа сделал глоток из бутылки, передал ее мне и велел сначала пить маленькими глотками, потому что пиво холодное.
— А маме бы не понравилось, что ты меня пивом поишь, — сказал я.
Он кивнул:
— Маме бы много чего не понравилось. Ей и во мне многое не нравилось. Но ее же здесь нет, правда? Твоя мамочка только и делает, что молится, как бы у нее горлышко не заболело. А все остальные надеются, что заболит.
Я не знал, что папа берет по пятницам отгулы и встречается со школьной секретаршей под предлогом того, что забыл отдать мне коробку с обедом, а сам стоит и подсматривает в узкое окошко классной двери, пока я распространяюсь на тему свитера с вышитой буквой «Л», который когда‑то носил генерал Кастер, или чего‑нибудь еще. В день родительского собрания я пошел вместе с ним, хотя никого из моих одноклассников не было. Главным образом — родители, учителя и парочка теток из столовой, что вызвались разливать имбирное пиво и виноградный сок. Папа вошел в кабинет мисс Субер и подошел к ней с таким видом, будто она — мальчишка–газетчик, которому он забыл заплатить. Он сказал:
— А я думал, ты пришлешь мне записку и потребуешь встречи. Думал, ты в конце концов не выдержишь. — И добавил, показав на наш аквариум: — Ступай посмотри на золотых рыбок, Мендель.
Я посмотрел в угол класса. Родители моих одноклассников сидели за крошечными партами, и колени их торчали над крышками, как панцири всплывающих черепах. Моя училка сказала:
— Я знаю: тебе кажется, что это очень мило, но это не так. Не понимаю, почему ты решил, что можешь снова начать за мной ухаживать столько лет спустя да еще после того, как ты со мной тогда поступил.
Папа подтолкнул меня к аквариуму. Мисс Субер улыбнулась и помахала вошедшим родителям Гленна Флэка. Я спросил:
— А можно я посижу пока в машине?
— Оставайся здесь, Мендель, — ответила мисс Субер.
— Может быть, мне и не удалось поступить в колледж, как тебе, Лола, но я кое–чего в жизни добился, — сказала папа. У меня же в голове вертелось только одно: Лола?
— Я знаю, Ли. Я знаю, что все у тебя получилось, как надо. И мне очень хочется сказать тебе, как я тобой горжусь, и прости, если я сделала тебе больно. И еще — я заметила, как ты подсматриваешь к окно, когда Мендель показывает все эти финтифлюшки. — Она показала на окно в двери класса. Вошли мистер и миссис Андерсон. — А сейчас извини, мне нужно все это начинать.
Папа сказал мне:
— Если хочешь посидеть в машине, иди. — Он отдал мне ключи, наклонился к моему уху и тихо сказал: — В бардачке есть пиво, сынок.
Давайте я все‑таки скажу, что дело было в Южной Каролине в 1968 году. Хоть на память я надеяться не могу, мне кажется, в то время водить машину малолетним в подпитии не было противозаконным — как и курить сигареты до двенадцати лет. Даже пять лет спустя я мог подъехать к «Затонувшим садам» на своем мокике, поздороваться с каким‑нибудь черным пареньком, таскавшим подносы прямо на стоянку, заказать упаковку «Миллера», и мне бы ее вынесли без всяких угрызений совести или угрозы тюремного заключения.
Я сделал вид, что иду на стоянку, а сам сделал круг вокруг школы и подобрался к окнам класса мисс Субер. Остановился под одной из шести ставней, пригнулся и стал слушать. Мисс Субер поздоровалась со всеми родителями и сказала, что этот год — очень необычный. Что‑то рассказала им про то, что позже всем нам придется сдавать государственный экзамен, чтобы посмотреть, как мы развиваемся по сравнению со всей остальной нацией. Что‑то рассказала про школьную пьесу.
Потом предупредила родителей, что надвигается эпидемия чесотки. Потом ходила по классу и просила всех родителей представиться. Кто‑то спросил, будет ли школа устраивать еще одну распродажу пирожков и пирожных, чтобы купить новые магнитофоны. Папа сказал, что он будет рад устроить распродажу картофельных салатов и квашеной капусты. Я не расслышал, что ему ответила училка. Оттуда, где я стоял, было видно только небо — некоторые звезды в нем неистово мигали, а некоторые горели прочно и негасимо, как пылающая слюда.
К тому времени, как я закончил школу, мама переехала из Нэшвилла в Новый Орлеан, а оттуда — в Лас–Вегас. Ей так и не удалось стать ни кантри-, ни блюзовой певицей, но как официантка она процветала. Пригнувшись под самшитовыми деревцами, я думал о маме: что она сейчас делает, пока мой папа сидит на первом в своей жизни родительском собрании? Мурлычет песенки какому‑нибудь съезду бизнесменов? Сидит в гримерке и ругается, что порвались колготки? Вот об этом я и думал, ей–богу. В классе у мисс Субер все, казалось, разговаривали, засунув в рот печенюшки. Я услышал, как мой папа громко расхохотался — два раза: один, когда мисс Субер сказала, что ученики считают ее ведьмой, и другой, когда она сказала, что ученики приходят домой и жалуются, что она их шлепает не так сильно, как дома.