Предпоследняя правда - страница 8

– Ужасно, – пробормотал Нанс, сидевший слева от Николаса; лицо комиссара было пепельно-серым.

В зале появилась запыхавшаяся Рита в купальном халате и тапочках; она села справа от Николаса на пустовавшее место. Вместе с Ритой пришел и Стью, младший брат Николаса. Они сразу же впились глазами в экран, а его словно не замечали. Да и каждый из сидящих в актовом зале был сейчас словно один: катастрофа, разразившаяся на гигантском экране, мгновенно их всех разобщила.

– Это… был… Детройт. Девятнадцатое мая, год от рождения Господа две тысячи двадцать пятый. Аминь, – проговорил ведущий.

Когда силовой щит города был пробит, потребовались буквально секунды, чтобы его уничтожить.

И все эти пятнадцать лет Детройт оставался в полной сохранности. Ну что же, маршал Харензаны имеет полное право после встречи в надежно защищенном Кремле с Верховным Советом вызвать маляра и приказать ему, чтобы нарисовал на двери зала совещаний язычок огня – символ прямого попадания. И вычеркнуть из списка целей еще один американский город.

И как ни страшно было наблюдать отрубание одной из немногих остававшихся голов западной цивилизации, в которую Николас верил и которую он любил, в его мозг снова закралась все та же мелкая мыслишка: «Значит, план опять увеличат». Чем меньше сил оставалось на поверхности, тем больше работать приходилось под землей.

– Сейчас Янси все объяснит, – прошептал Нанс. – Как это все могло случиться. Так что будьте готовы и слушайте внимательней.

И Нанс был, конечно же, прав, потому что Протектор никогда не сгибался под ударами судьбы; можно не сомневаться, что и сейчас он с железным упорством, всегда восхищавшим Николаса, откажется признать, что этот удар был смертельным. И все же…

«Они до нас добрались, – подумал Николас, – и даже ты, Толбот Янси, наш духовно-военно-политический лидер, достаточно отважный, чтобы жить на поверхности в этой крепости где-то там в Скалистых горах, даже ты, дружище, не сможешь исправить того, что ими сегодня сделано».

– Братья и сестры, американские граждане.

В голосе Янси не было ни тени растерянности, не было даже усталости; Николас аж сморгнул, удивленный его энергией. Казалось, все происшедшее не произвело на Янси никакого впечатления, он оставался истинным стоиком, верным заветам Вест-Пойнта[6]: все видел, понимал и принимал, но не давал своим эмоциям хоть как-то влиять на холодное, трезвое рассуждение.

– Вы только что видели, – продолжил Янси своим низким уверенным голосом закаленного воина, несгибаемого душою и телом, готового прожить еще десятки лет… никакого сравнения с пустой оболочкой, умиравшей сейчас в больнице под присмотром Кэрол, – ужасную вещь. От Детройта не осталось ничего, а ведь все эти годы его автоматические заводы производили массу военной продукции. Теперь эта возможность утрачена. Но мы не потеряли ни одной человеческой жизни, что было бы действительно невосполнимой утратой.

– Важный момент, – пробормотал Нанс, строчивший что-то в блокноте.

Рядом с Николасом появилась Кэрол Тай, так и не снявшая белый халат; он инстинктивно встал ей навстречу.

– Он скончался, – сказала Кэрол. – Суза. Буквально минуту назад. Я его сразу заморозила, я же была рядом с кроватью, и время не было потеряно. Ткани мозга не должны были пострадать. Он просто угас.

Кэрол попыталась улыбнуться, и тут же ее глаза наполнились слезами. Это потрясло Николаса. Он ни разу еще не видел Кэрол плачущей, и что-то в нем ужаснулось, отшатнулось от этого зрелища.

– Но мы перенесем и это, – продолжил голос, доносившийся по кабелю из крепости в Эстес-Парке.

Клубы дыма и облака праха, бушевавшие на экране, быстро померкли и сменились лицом Янси. Жесткий и решительный, он сидел за большим дубовым столом в некоем укрытии, где никакие советские, ни даже эти кошмарные, убийственно опасные китайские ракеты никогда его не достанут.

Николас усадил Кэрол и молча указал ей на экран.

– С каждым днем, – говорил Янси, и в его голосе звучала сдержанная гордость, – мы становимся сильнее. Ни в коем случае не слабее. Вы становитесь сильнее.

И он посмотрел прямо на Николаса, и на Кэрол, и на Дейла Нанса, на Стью, и на Риту, и на всех, кто жил в этом муравейнике, на всех, кто жил в тысячах других, – на всех, за исключением Суза, который умер, потому что, когда ты умер, ни один человек, будь он хоть сто раз Протектором, не скажет тебе, что ты становишься сильнее. «И если он умер, – думал Николас, – все мы тоже умрем». Если только не раздобыть на черном рынке поджелудочную железу, украденную, вне всяких сомнений, из какого-нибудь лазарета.