Прекрасные похороны - страница 14

— Да, но... В новостях показывали пожар. Я полагала, ты будешь там.

Я подумал сказать ей, что больше не будет никаких пожаров, но решил, что это было не самым подходящим временем.

— Я был там. Я уехал.

— До того, как вы сделали?

— Вроде того. — Я практически слышал, как Фэйлин улыбнулась, и по всему моему телу разлилось тепло. Я получил очки за то, что поставил ее на первое место, хотя раньше думал, что получаю их за упорную работу и обеспечение хорошей жизни. Мне определенно надо было доказать ей, что она важнее.

— Я... Спасибо, Тэйлор. Это действительно... много значит для меня.

Я нахмурился, задаваясь вопросом, почему она так старалась меня не любить. Вещи, которые она сказала мне, пока я был арестован, ранили меня так глубоко, что я не был уверен, что смогу прийти в себя, как будто ее уход не был для меня достаточным мучением. Она могла бы привязать меня к кровати и поджечь дом, и я все равно продолжал бы ее любить. Я не понимал, какой смысл ей притворяться, но, возможно, она это и не делала. Может, она больше меня не любила .

Я прочистил горло, прежде чем заговорить:

— Ты все еще собираешься?

— Складываю то, что не заметят дети. Не хотела раскрывать им сюрприз до твоего приезда.

— Хорошо. Я скоро буду, дет... Фэйлин,— ответил я, поправляясь.

— Увидимся,— сказала она. Никаких эмоций в голосе, ни презрения, ни нежности. Ничего.

Я не был уверен, что буду делать, если у нас ничего не получится. Она была для меня единственной. Фэйлин была всей моей жизнью с тех пор, как мы были еще практически детьми. Она была единственной жизнью, которую я желал. Когда она ушла, я был раздавлен, но все еще надеялся. Эта надежда меня мотивировала.

Индикаторы на приборной панели засветились в ту же секунду, когда последний кусочек дневного света скрылся за горами. На указателе справа я прочел «Добро пожаловать в Колорадо Спрингс» и нервно поерзал в кресле. Я все еще цеплялся за надежду, что эти выходные станут для нас новым поворотом, а не точкой невозврата.

ГЛАВА 4

Трентон

Я ждал за дверью, слыша, как Камилла пытается не расплакаться. Каждый месяц был нескончаемым круговоротом надежды и разочарования, и после почти восьми лет нашего брака, она была в отчаянии.

Свет был приглушен. Ей нравилась темнота, когда на душе было неспокойно, так что когда прошло уже три минуты, а она все еще ничего не сказала, я задернул все шторы в доме. Теперь я ничего не мог сделать, кроме как ждать, слушать и обнимать ее.

Мы жили в маленькой двухкомнатной квартире всего в шести кварталах от папы и Оливии. Спальня, как и весь наш дом, была наполнена светом и украшена различными интересными произведениями искусства и моими рисунками. Мы перекрасили стены и положили новый ковер, но дом все равно был старше, чем мы. На момент покупки эта квартира нуждалась в капитальном ремонте и больше напоминала пожирающую деньги яму. Мы обновили центральное отопление, вентиляцию и большую часть водопроводно-канализационной системы. В какой-то момент нам даже пришлось отдирать новый, но промокший пол, чтобы добраться до труб и заменить их. За последние десять лет мы прошли долгий путь, но теперь жили будто бы в новом доме, несмотря на то, что мы четыре раза исчерпывали весь наш лимит отложенных денег. Наконец-то у нас было хорошее жилье, и мы были готовы к следующему шагу, хотя оба понятия не имели, что надо будет делать. Однако исправить бесплодие мы не могли, и это заставляло Камиллу чувствовать себя сломленной.

— Детка, — сказал я, постучав по двери костяшками пальцев. — Позволь мне зайти.

— Просто... Просто дай мне минутку, — сказала она, высмаркиваясь.

Я прислонился лбом к двери.

— Ты не можешь продолжать так себя мучить. Может, нам следует...

— Я не сдамся! — Отрезала она.

— Нет. Может, нам попробовать другой способ.

— Мы не можем себе позволить другой способ, — ответила она. Ее голос был спокойнее, чем прежде. Она не хотела заставлять меня чувствовать себя еще хуже.

— Я что-нибудь придумаю.

После нескольких секунд тишины, дверь щелкнула, и Камилла ее открыла. Вокруг ее покрасневших глаз размазалась тушь, и все лицо было покрыто красными пятнами. И все равно она никогда не была более прекрасной, и все, что мне хотелось сделать, это обнять ее, но она бы мне не позволила. Она делала вид, что ее сердце не разбито, чтобы не ранить меня, и не важно, как часто я говорил ей, что плакать — это нормально.