Прелесть - страница 24
Причем и влажность, и температура масштабировались соответственно.
Его окружали аккуратно одетые с белыми воротничками раскосые лица. На электронном табло пробегали сообщения о маршруте следования поезда.
Носили чай-кофе и всякую сладкую дребедень. Вдали на горизонте неподвижно стояла Фудзияма.
«Отчего здесь люди маленькие, а насекомые большие?» — вертелся риторический вопрос. Он повернулся, и ему показалось, что он уже не в Японии, большой человек, а мелкое насекомое в горшке с комнатными цветами. Вокруг теперь сидели русские люди, двоих он узнал — сразу это был отец Серафим и манекенщица Катерина, и еще узнал Андрея, а вот коренастого Вениамина Семеновича он видел в первый раз. Странно, что он не видит себя среди всей честной компании. Он оглянулся, позади сидели нищенка с мальчиком, мальчик хитро подмигнул и показал язык. А этих он узнал, но ему кажется, что еще кого-то не хватает.
— Куда едем, господа, — услышал он свой голос.
— В Шунью, — раздался сзади голос Петьки Щеглова.
— Куда? — удивился Воропаев.
— Шунья — это по-русски Чермашня, в которую Иван Карамазов ездил, пока Смердяков папеньку пестиком… — начал разъяснять Петька.
— Он шутит, — перебила Даша.
— Мы едем медитировать в сад камней в буддийском темпле.
— А кто же оплачивает такую дорогостоящую прогулку? — заволновался Воропаев.
— ЦРУ, — опять влез мальчонка.
— Ну, тогда ладно. Братцы, вы потише, я посплю до Камакуры, а то всю ночь в самолете стюардессы: чего изволите, чего изволите, Абрау Дюрсо…
Послышался могучий воропаевский храп.
— А я совсем не устала, — сказала Катерина, и вызывающе положила ногу на ногу. Даша прикрыла мальчику глаза, а отец Серафим спросил:
— Почему нет с нами отца Серафима?
— Он уже этого дерьма нахлебался в молодости, — пояснил неизвестно откуда появившийся доктор Михаил Антонович.
После слов доктора они сразу очутились, на веранде перед садом камней, причем уже босиком. Больше всех переживал Воропаев:
— Братцы, я с этой работой, носки два дня не менял, могут быть осложнения.
— Так не снимали бы своих сапог, — посоветовал Петька.
— Как же можно-с…
— Тсс, — Даша приложила пальчик к губкам и села рядышком с ним.
— Ты сколько камней видишь, Петька? — спросил Воропаев.
— Все вижу, двенадцать.
— А как же идея непостижимости? — заволновался доктор.
— Так они ж узкоглазые, и поле зрения соответственно… не рассчитано на нас.
— Татаро-монголы недоработали, — быстро схватывал Михаил Антонович.
— Я в прошлой жизни тут рядышком был, на Сахалине.
— Понесла нелегкая… — возмутился Воропаев.
— Точно, потом локти кусал, — согласился Доктор.
— А мне кажется, еще кого-то не хватает. — Снова он услышал свой голос, но на него никто не обратил внимания.
— Смотрите, какие бороздки ровные, — показала Даша на приглаженное пространство, крытое гравием.
— Аккуратисты, — прокомментировал Воропаев.
— А я знаю, отчего у них место медитации так устроено, — догадался Андрей.
— Почему, — спросили все хором, кроме Петьки.
— Понятно, если бы они в пустынях жили, то поклонялись бы каждому саксаулу. У них же тут от этой растительности места живого нет.
— Не понимаю, зачем мы такую даль пехали, — вдруг сказал Петька, философски глядя на бесконечные серые полосы.
Все насторожились.
— Мы сами сад камней, — многозначительно изрек мальчик.
— Как эта? — возмутился Воропаев.
— Мы всегда одного камня не видим — себя.
— А я вся взмокла, — сказала Катерина и, сбросив платье, выбежала в сад.
— Ну а это как называется! — возмутился доктор.
— Ничего, — успокоил Петька — Это для японцев как роза Будды: просто есть все.
— Не удобно как-то, — сказал Воропаев.
Она грациозно кружилась меж камней, не замечая молчаливого укора служителей храма. Ему вдруг стало действительно неудобно за эту выходку, и он проснулся.
— Русскому человеку всегда неудобно… — донеслось из улетающего сна.
Он громко расхохотался, сначала весело, потом, по мере просыпания, уже как-то с надрывом, а после даже всхлипывая. Пес вылез из-под стола и беспокойно залаял. Сзади, скрипя велосипедными колесами, въехал дряхлый старик в инвалидной коляске.
— Вадим, зачем нужно было притаскивать эту дворнягу? Я совершенно не могу уснуть.