Прерванное молчание - страница 46
— Мне было очень тяжело…
— Да ты ни хрена не знаешь, что такое тяжело! Ты еще хуже, чем он! Ты ничего не делала! Ты просто смотрела, как этот ублюдок насилует и избивает твоих детей! Ты молча закрывала на это глаза! Ты прятала свою голову в песок, как долбанный страус! Да ты… Я даже не знаю, кто ты после этого! Ты хуже, чем он!
— Эрик! Мне так жаль…
— Не нужна мне твоя жалось! Даже не смей жалеть меня!
Я хочу, чтобы она пережила все то, что случилось со мной, чтобы она почувствовала то, что чувствовал я. Я хочу, чтобы она никогда больше не могла спать по ночам, как не могу я. Но я понимаю, что это невозможно.
— Знаешь, что он делал со мной? Черт! Не смей отворачиваться! — Я хватаю ее за руку, чтобы заставить снова смотреть мне в глаза. — Он трахал меня каждую пятницу со своими дружками! А потом избивал! И не говори, что ты не знала! Ты все прекрасно знала! Мне было тринадцать лет! Ты хоть понимаешь — тринадцать! Знаешь, каково это? Это, мать твою, очень больно! Тебе никогда не будет так больно, потому что ты бесчувственная тварь!
Я делаю глубокий вдох, чтобы хотя бы немного прийти в себя, но воспоминания вернулись, и теперь я уже не могу их спрятать. Я как будто снова прохожу через все это, чувствую все с новой силой.
— Эрик! — Она протягивает ко мне руки, пытаясь обнять, но я снова отталкиваю ее.
— Потом я взял это чертово ружье и пристрелили его! А потом меня посадили! И моя мамочка даже не пришла в суд! Ни разу!
Она пытается что-то сказать, но я не позволяю.
— Тебе, наверное, было очень плохо?!
Она кивает головой.
— Черта с два! — Кричу. — Хочешь, я расскажу, каково было мне? Не хочешь? Что ж так?!
Я наконец замолкаю. Я просто выдыхаюсь от крика и переполняющего меня гнева. Я делаю глубокий вдох и запрокидываю голову.
— Эрик! — Снова начинает она, воспользовавшись моим молчанием. — Я не знаю, как мне вымолить твое прощение! Я так виновата перед тобой! Если бы я могла что-то сделать… Если бы можно было все вернуть, я бы никогда…
— Ничего нельзя вернуть! Я ненавижу тебя! Ненавижу. И никогда не прощу.
Я разворачиваюсь и иду к машине, которую оставил у дороги. Я слышу, как Джина Стоун еще стоит во дворе, плачет и все повторяет мое имя: «Эрик, Эрик». Но Эрика Стоуна больше нет. Меня больше нет. Теперь вместо меня — лишь комок ненависти и боли. Я ненавижу свою мать, ненавижу самого себя, ненавижу весь мир. И это никогда не прекращается. Всегда было так. Так и останется, как бы я ни старался, как бы ни отворачивался от своего отражения.
Говорят, надо учиться играть теми картами, которые сдала тебе жизнь. Наверное, в этом есть доля здравого смысла, но у меня на руках было абсолютное дерьмо. И сколько бы крупье ни выкладывал на стол тузов и королей на ривере, это никак не укрепляло моей позиции. Я могу блефовать сколько угодно, но я знаю, что рано или поздно кто-нибудь вскроет мои карты. И я принимаю решение уехать как можно быстрее, как можно дальше.
2.
Я еду в машине и никак не могу сосредоточиться на дороге. Голова забита мыслями и воспоминаниями, которые впиваются мне в мозг и в душу, как ядовитые насекомые. Я обещал Рою Далласу, что буду учиться жить нормальной жизнью, но прошло уже пять лет, а я ни на дюйм не сдвинулся с мертвой точки.
Вдруг передо мной откуда ни возьмись появляется синий пикап, я ударяю по тормозам и со свистом останавливаюсь в нескольких миллиметрах от него. Я кладу руки на руль, опускаю голову и выдыхаю. Я сейчас нахожусь совершенно в другом месте. Мысленно я сейчас в той комнате, с отцом и его дружками. Я в подвале нашего старого дома со своей десятилетней сестрой. Я в колонии. На больничной койке в тюрьме. В кабинете клиники Святого Иуды, разговариваю с Фрэнком Миллером. Во дворе со своей матерью. Я во всех этих местах одновременно. Я снова переживаю свои детские кошмары. Я снова стискиваю зубы от боли. Я снова пытаюсь уговорить себя жить дальше.
Сзади виднеется полицейская машина. Я даже думаю, может, мамочка позвонила им и сообщила, что объявился ее сынок. Офицер, смотрит мои документы и спрашивает:
— С вами все в порядке, мистер Салливан?