Преступление у пруда Дианы - страница 19

– Конечно. Все вокзалы и все порты извещены. Мы задействовали все механизмы, которые только смогли. И я собираюсь увидеться с двумя представителями прессы – скажу им, какую информацию следует опубликовать.

– То есть?

– Описание того человека. То, что он подменял музыканта в оркестре и носит инициалы «М. Г.». Обращение к владельцам гостиниц или пансионатов, у которых пропал постоялец, или у которых есть жилец с нужными инициалами – пусть они свяжутся с редакцией. Газетчикам нравится быть задействованными в игре, и они могут быть полезны – если вы правильно общаетесь с ними.

– Но при этом не упоминая сумку из камеры хранения, например? – рассмеялся Вестерхэм.

– Конечно. Не будет же он таким глупцом, чтобы обратиться за ней. Я так думаю. А вы?

– Не знаю. Он мог не видеть сегодняшних газет.

– А это тут при чем, сэр? В утренней прессе ничего не говорилось о той сумке.

– Вот именно, – ответил викарий. – Ну, желаю вам удачи.

– И еще одно. Вы хорошо знали Нейланда?

– Мы были друзьями, но он был новым прихожанином. Я не знал его до того, как он переехал сюда в прошлом марте.

– Но он рассказывал вам о своих путешествиях?

– Не очень много. Я видел, что в его жизни были приключения, но он был сдержанным человеком – англичане привыкли умалчивать о своих подвигах.

– Как и о своих прегрешениях, – заметил детектив.

– Ах, мы не должны судить беднягу. Но, как вы знаете, есть люди, которые считают подвигами свои прегрешения. Не то, чтобы я обвинял его в этом – он не походил на человека, способного пойти по кривой дорожке. Но, как я говорил, похоже, что в его жизни бывали подвиги, а это подразумевает историю. Но, как бы то ни было, он и не намекал мне об этом.

– Но вы думаете, что они были?

– Ну, конечно! Просто посмотрите на факты. Таинственная пустая шкатулка. И убийство. Конечно, за этим кроется какая-то история. Но мы, вероятно, так и не узнаем о ней.

Когда детектив удалился, викарий вновь набил трубку и закурил, сев в кресло и вытащив табуретку, на которую можно было положить ноги – такова была его любимая поза для обдумывания проповедей или решения церковных проблем.

Для внешнего мира Вестерхэм был энергичным и трудолюбивым священником, хорошим организатором, а также рассудительным проповедником. Следовательно, для внешнего мира он был пастором – большинству людей присуще представление о священнике как о существе, отличном от обычного человека и обитающем в теологической атмосфере, откуда смотреть на жизнь можно лишь с религиозной точки зрения. Иногда смешно наблюдать, как люди пытаются говорить со священниками лишь о последних высказываниях епископа, церковной архитектуре и воскресной школе, тогда как, говоря с хирургом, они не станут заводить речь об операциях, а в разговорах с юристами – о договорах. Но в девяти случаях из десяти священник вовсе не хочет говорить о Церкви.

Вестерхэм был не только священником, но и просто проницательным человеком. И его хобби – наблюдательность – было не пустым хвастовством. Многие из прихожан и не догадывались, насколько точны его выводы, сделанные во время наблюдения за теми мелочами, которые обычно ускользают от внимания большинства людей.

Также он интересовался многими вещами, выходившими за рамки его призвания и затрагивавшими вопросы гуманизма. И этот очередной вопрос очень притягивал его. Детектив-сержант Рингвуд оказал ему доверие как внимательному наблюдателю, который может оказать помощь, так что сыщик в какой-то мере отошел от обычной практики и вверил ему информацию по делу.

Но сержант был бы впечатлен намного сильнее, если бы заглянул в блокнот Вестерхэма, который тот вынул из запертого ящика письменного стола. В нем викарий записал и кратко прокомментировал все, что он заметил и вспомнил в связи с преступлением, начиная с собственного появления на приеме в саду и вплоть до текущего момента. Теперь он добавил к этим записям и информацию, полученную от Рингвуда. Время от времени он откидывался на спинку стула и делал паузу, держа авторучку перед собой – это была еще одна характерная для него поза.

И вот наступила более длинная, чем обычно, пауза, в течение которой он сидел, вытянув руку с ручкой. И курил он не так активно. Его лоб сморщился. Затем он тщательно написал: