Президентский полк - страница 3

После родов Рахиль начала полнеть. Заметив это, она села на беспощадную диету. «Женщина, ты ешь только капусту, как коза! — возмущался Асланбек. — Мне не нужна коза! Мне нужна жена! Мне нравятся полные женщины, я всегда хотел, чтобы моя жена была полной женщиной!» «Ладно, дорогой, ладно, — отвечала Рахиль. — Не рассказывай мне, какие женщины тебе нравятся!»

Она плакала от голода, но только через полгода, когда смогла надеть джинсы сорок четвертого размера, которые носила до родов, прекратила самоистязание…

Прожив в Москве полжизни, Асланбек никогда особенно не задумывался о своей национальности. Он был воспитан на русской культуре и считал себя русским интеллигентом.

Жизнь заставила его вспомнить, что он чеченец.

Ему с самого начала не нравилось то, что происходило в Чечне при генерале Дудаеве. Он был знаком с генералом. До депортации их семьи жили в селе Первомайское, вернулись в Чечню примерно в одно и то же время. После школы Джохар поступил в Тамбовское летное училище и с тех пор бывал на родине только наездами. Он был такой же достопримечательностью республики, как и Асланбек. В Чечне, где не было аристократии, традиционно почитали людей, достигших высоких чинов.

К молодому и, как все говорили, гениальному математику Асланбеку Русланову генерал Дудаев относился покровительственно, но ни разу Асланбек не слышал от него никаких националистических высказываний. Напротив, генерал с крайним неодобрением отзывался о националистах Эстонии, где служил командиром дивизии тяжелой бомбардировочной авиации и начальником Тартуского гарнизона.

В 1990 году Дудаев подал в отставку и вернулся в Чечню. В октябре 1991 года его избрали президентом Чеченской Республики. Избранию способствовала Москва, Кремль выставил Дудаева против Доку Завгаева, в августе 1991 года поддержавшего ГКЧП. Асланбека удивило быстрое превращение бравого генерала Советской армии в ревностного поборника независимости Ичкерии. Но он не придал этому особого значения — воспринял всего лишь как тактический маневр отставного генерала, решившего повторить карьеру своего друга, первого президента независимой Эстонии.

Но то, что за этим последовало, очень встревожило Асланбека: в Чечне началась безудержная националистическая истерия. Когда в политические игры втягивается народ, результат становится непредсказуемым. Особенно такой народ, как чеченцы, — еще не вполне изживший из своего быта остатки первобытно-общинных отношений, хранящий в генетической памяти уничтожение русскими войсками целых аулов, травмированный сталинской депортацией и морально изуродованный семидесятилетним диктатом советской власти, как уродуется ствол гордого кипариса, вынужденного прорастать сквозь чугунную решетку ограды.

Генерал Дудаев задействовал в своей пропаганде очень сильный фактор. Призрак Кувейта волнующим миражом поднялся с его подачи над Главным Кавказским хребтом. Нефть сделает Чечню Кувейтом, каждый чеченец станет богатым, как шейх. Для этого нужно совсем немного: отгородиться границами от России. Подобные миражи витали в те годы над всем пространством бывшего СССР. Русские пожирают украинскую пшеницу, молдавский виноград, белорусскую бульбу. И никто не задумывался, почему Россия — самая нищая среди братских республик.

Летом 1994 года умер отец Асланбека. Президент Дудаев оказал Асланбеку уважение — пришел на похороны. На следующий день пригласил к себе. Разговора не получилось. Генерал говорил сам. На замечание Асланбека о том, что идею национального самоопределения нельзя насаждать сверху, что это проблема прежде всего культурная, а не политическая, разразился тирадой о том, что каждый чеченец должен всегда помнить, что он чеченец.

— Дорогой Джохар, у меня такое чувство, что я сижу на партийном собрании, — сказал Асланбек. — Только вместо слов «коммунистическая убежденность» слышу «верность нации».

Дудаев гневно на него посмотрел и молча вышел. Присутствовавший при разговоре советник и доверенное лицо Дудаева, молодой чеченец с холодными, немигающими глазами Магомед Мусаев по кличке Муса, с осуждением покачал головой: