При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - страница 30

.

В отличие от герцога «христианнейший» король Франции явился инициатором Буржской Прагматической санкции, сделавшей положение французской церкви более автономным и вызвавшей конфликт со Святым престолом[225]. Король не был, по мнению Шатлена, защитником церкви, как его предшественники[226]. Иными словами, Карл VII не оправдал надежд, возлагаемых на «христианнейшего» короля, заключавшихся как в защите церкви, так и в поддержании мира[227]. Наоборот, он стремился сеять раздор, в том числе и между ним самим и Филиппом Добрым, как это произошло в конфликте из-за Люксембурга[228].

Известный французский медиевист Ж. Дюфурне в статье, посвященной образу Карла Смелого в бургундских хрониках, отметил, что одной из превозносимых черт герцога является его храбрость. Современники воспринимали его как доблестного рыцаря (heros chevaleresque)[229]. Однако не только в характеристике этого герцога преобладают подобного рода панегирики. Почти все сочинения, посвященные Филиппу Доброму, открываются перечислением его завоеваний. Читателю в деталях сообщают о том, как именно герцог расширял границы владений Бургундского дома, боролся с мятежниками и внешними врагами[230]. Таким образом, Филипп Добрый также заслуживает восхваления как рыцарь. Этот факт вовсе не случаен, учитывая авторитет, которым пользовались рыцарские добродетели при бургундском дворе – оплоте рыцарской культуры в XV в. Поэтому именно смелость и мужество особенно ценились бургундскими историками в их государе, а противоположные качества, соответственно, считались пороками. На первое место среди качеств, необходимых для командования армией, Оливье де Да Марш ставит храбрость (vaillance), т. к. «мужество (твердость духа), которое является исходной точкой храбрости, – главная из основных добродетелей»[231]. Для него, как и для большинства современников, настоящий государь – это, прежде всего, доблестный рыцарь. Неслучайно трое из четырех герцогов Бургундских получили от современников прозвища, соответствующие главным, по мысли современников, их качествам – Филипп Храбрый (Philippe le Hardi), Жан Бесстрашный (Jean sans Peur), Карл Смелый (Charles le Hardi). Только Филипп Добрый был прозван иначе[232], что, впрочем, нисколько не умаляет его достоинств как рыцаря. Как и остальные герцоги, он был храбр. Шатлен считает его «жемчужиной среди храбрых и звездой рыцарства», ибо он всегда заботился о своей чести, репутации храброго рыцаря, старался не отступать от давно сложившегося, но к этому времени почти изжившего себя рыцарского кодекса. По словам первого официального историка Бургундского дома, однажды герцог долго находился в раздумьях, не задета ли его честь тем, что он решил не ввязываться в очередное сражение с французами, хотя представлялся удобный случай для этого[233]. Жан Жермен сообщает о приготовлениях герцога к поединку с герцогом Глостером[234], а Оливье де Ла Марш с восхищением рассказывает о том, как Филипп Добрый предлагает герцогу Саксонскому сразиться один на один за спорные территории, не желая пролития крови рыцарями и дворянами из-за личного (particulier) спора двух герцогов[235]. Он также сообщает, что Филипп Добрый, не раздумывая, был готов встать на защиту своего подданного во время ссоры последнего с вассалом герцога Бурбонского[236]. Филипп Добрый проявил себя настоящим рыцарем во время войны с Гентом в 1452-1453 гг.[237] Именно он в этот тяжелейший для государства момент подавал пример смелости своим подданным, лично участвуя в жестоких сражениях. Де Ла Марш восхищается таким поступком герцога, отмечая, что он сражался как настоящий рыцарь[238]. Видимо, мемуариста это очень удивило, поскольку немногие государи совершали подобные подвиги. Ведь даже Карл VII, прозванный современниками «победителем англичан», лично не участвовал в сражениях Столетней войны, предоставляя возглавлять армию хорошо зарекомендовавшим себя полководцам. Шатлен, который, на первый взгляд, видит в этом заслугу короля, умеющего окружить себя мудрыми и храбрыми советниками, всё же не без иронии указывает на то, что король не был человеком «воинственным» (belliqueux)