При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - страница 39

. Отмечая верховную власть герцога, он всё же оставляет значительные полномочия за советом и другими ведомствами. Филипп Добрый у него лично принимает лишь особо важные решения, тогда как Карл Смелый в описании де Да Марша и Шатлена постоянно вникает во все дела, будь то вопросы финансов, войны или правосудия. Другой причиной столь яркого спора двух интеллектуалов при бургундском дворе мог стать, на наш взгляд, высказанный Шатленом укор в адрес тех священнослужителей, которые призывали Филиппа Доброго присоединиться к отряду крестоносцев, возглавляемых его бастардом Антуаном, в 1464 г. Среди этих прелатов был, видимо, и Фийатр, весьма опечаленный тем, что герцог не смог этого сделать[351]. В то время как официальный историк скептически отнесся к участию герцога в этом мероприятии, указывая на возможные беды для Бургундского дома в случае внезапной кончины правителя в чужих землях[352] и упрекая прелатов в том, что они ничего не смыслят в земных делах и дают неправильный совет герцогу[353].

В описании Фийатра Филипп Добрый выступает как правитель, заботящийся о благе подданных и государства, пожалуй, более, чем в каком-либо другом из рассматриваемых сочинений. В течение его длительного пребывания на престоле главным для него было поддержание мира в своих владениях. Все войны, которые он вел, были вынужденными. Филипп Добрый стремился либо сохранить свое наследие, либо оградить свой народ от несправедливостей и притеснений[354]. Это, по мнению канцлера, является одной из главных обязанностей государя. Действительно, период правления Филиппа Доброго представляется как идеальный (за несколькими исключениями) образ отношений государя и подданных, основанный на отцовской любви со стороны первого и сыновнего подчинения со стороны вторых. Герцог даже налоги взимал, по мнению Шатлена, при помощи не тирании, а любви, будучи хорошим правителем[355]. Это, впрочем, не мешает хронисту указать, что налоговое бремя возросло по сравнению с предшествующими временами (хотя и не настолько, как во время правления Карла Смелого). Филипп Добрый заставил подданных любить себя и бояться, пишет Вилант[356], что являлось главным для государя. Ибо он, по мысли Шатлена, должен держать народ в страхе (en cremeur), а дворян в любви (en bonne amour). Ведь если подданные будут только бояться, это приведет к неповиновению с их стороны[357]. Поэтому, в частности, Филипп Добрый ограничился довольно мягким наказанием Гента в 1453 г. Фийатр приводит эпизод, когда герцогу советовали разрушить восставший город. На это Филипп Добрый ответил: «Гентцы – мой народ, и город мой.

Я не знаю никого, у кого поднялась бы рука разрушить его»[358]. Подобное решение герцог принял, несмотря на советы приближенных, и в 1438 г., когда подавлял восстание в Брюгге[359]. Можно, конечно, усомниться, что герцог пошел бы на разрушение едва ли не самых богатых городов в своих владениях, но это была отличная возможность продемонстрировать верховную власть над графством Фландрским в данном случае, а также заботу о подданных и общем благе.

Если сравнивать заключения рассматриваемых сочинений (написанных после смерти Филиппа Доброго), то все они рисуют нам один и тот же образ герцога как идеального государя, потеря которого является трагедией не только для Бургундского дома, но и для всего христианского мира. В «Троне чести» Молине показывает, как герцог, продолев все девять небес, предстает перед этим самым троном Чести. Он оказывается среди самых доблестных героев мировой истории, таких как Цезарь, Александр Македонский, Карл Великий. Иными словами, подчеркивается его статус, равный статусу этих великих государей. Ему вручают скипетр и лавровый венок[360]. Жак дю Клерк следующим образом описал смерть герцога: «…они потеряли сегодня государя, наиболее почитаемого на земле христиан; преисполненного щедрости, чести, доблести и храбрости, да и всех добродетелей, который держал все земли в мире»[361].

Сравнивая эту эпоху с периодом правления Карла Смелого, закончившимся крушением государства, многие придворные хронисты видели в былом процветании заслугу отца, а в бедах – результат неудачной политики сына. Несчастья, обрушившиеся на бургундские регионы после 1477 г., свидетелями которых стали многие из наших авторов (де Да Марш, Молине, Вилант), вполне естественно заставляли их мысленно возвращаться к «золотому веку» Филиппа Доброго. Если уж Филипп де Коммин восторженно пишет о расцвете Бургундии в эпоху Филиппа Доброго и о крушении государства при Карле Смелом, то что же говорить о тех, кто остался верен Бургундскому дому?! Для де Да Марша, например, также характерна ностальгия по прошлому благополучию, что выразилось в характеристике итогов правления Филиппа Доброго