При дворе последнего императора - страница 5
Этот переворот, демократизирующий местное управление, давал бы государю самодержавную власть в верховной администрации. Добавлю, что эти проекты обсуждались в то время, когда верховное командование готовилось к весеннему наступлению и верило в его удачу и когда, с другой стороны, общее недовольство в России достигло того напряжения, что ясна была опасность для династии.
Министром путей сообщения был тогда мой друг и шурин А. Ф. Трепов, который на докладах государю много говорил об общем политическом положении. Трепов докладывал царю содержание моей записки по вышеизложенному вопросу. По словам Трепова, государь заинтересовался ею, и мне впоследствии стало известно от А. Ф., когда он стал премьером, что император высказал предположение создать особую комиссию для рассмотрения этого вопроса.
Так вот, мне хотелось испытать Распутина и посмотреть, поймет ли он смысл того построения государственного управления, о котором я в то время мечтал, и если да — будет ли он поддерживать. А вместе с тем я полагал, что это мне даст возможность понять, действительно ли Распутин поддерживает мысль о сепаратном мире, только из осторожности притворяясь, как я имел причины думать, что настаивает на доведении войны до победного конца.
Имея все это в виду, я пошел к одной своей хорошей знакомой, которую назвать не могу, так как она до сих пор живет в Совдепии: Е. В. Мдивани в это время не было в Петербурге. Я знал, что у этой знакомой, которую назовем баронессою, собираются почитательницы Распутина. Меня пригласили приехать вечером.
В небольшой квартире баронессы было много народу. Пришел Распутин; расцеловался, здороваясь со всеми дамами. Со мною поздоровался, как мне показалось, без особой радости меня видеть. Его повели в столовую, где он питался, залезая в тарелку руками. Мне было довольно противно видеть, как этот мужик ест и обходится со своими поклонницами; лесть этих дам, Распутину мне была не менее противна. Наконец он встал. После водки и вина он сделался немного веселее и общительнее. Затем, обратившись к баронессе, сказал:
— Верочка, выведи нас с Мосоловым в твою спальню, не приехал же он смотреть, как я буду есть.
Нас провели в спальню. Распутин начал:
— Что ты хочешь мне сказать? — и пристально посмотрел мне в глаза.
Я ответил, что приехал из Могилева и хочу знать, что он думает про войну.
— Хочешь испытать, не хлопочу ли о замирении?
— Да.
— А что ты думаешь об этом?
— Я до войны был за дружбу с немцами. Это лучше было для государя. А раз началась война, то надо добиваться победы, а то государю будет плохо.
— Верно…
Я понял, что истинных его мыслей так и не добьюсь, и сказал:
— Кроме того, хотел тебе выложить, что управлять всей Россией из Петербурга нельзя; нужно устроить иначе все управление. Надо, чтобы разделили Россию на области и там бы управляли наместники царя и свои Думы.
Он прервал меня:
— Одна проклятая Дума, и той не надо…
— Погоди! Ведь с теми Думами будет возиться не царь, а наместники — тех и будут ругать; а царь будет только миловать, и его будут любить.
Распутин задумался.
— А он будет как управлять?
— Как прежде. Самодержавно. Он будет войну объявлять или мириться; он будет войсками командовать. И мужику будет легче: он будет выбирать ближайшее начальство.
— Верно. Но я всего хорошенько не пойму…
В это время пришли его звать, что, мол, всем без него скучно и что пришел князь Шаховской (тогда министр торговли).
— Надо идти. А что, ты говоришь, кажись, хорошо. Что-то Витя скажет? Я б ему сказал, да хорошо не разберу. Витя ведь умный, но хитрый. Не скажет, что думает. Ты приди ко мне завтра, никого не будет — поговорим.
На другой день часов в 9 вечера я пришел к Распутину. Он спал. Я с полчаса ждал. Пришел он растрепанный, заспанный. Сел, начали говорить, но разговор не вязался.
— Знаешь что: у меня есть хорошая мадера. Пойдем в столовую, выпьем.
— Идем.
С час сидели. Я молол вздор, он смеялся и подливал вина. Начали вторую бутылку. Как выпили по первой рюмке, он сказал:
— Ну, что же не говоришь о том, что намедни говорил? Аль раздумал говорить об этом Гришке? Напрасно…