Приблудная Нюкжа - страница 9

И вот, в период предфинишных застиланий подноса листами этой главы, писатель ощутил некий душевный дискомфорт, неясную обиду на Потусторонние Силы. Слов нет — они облагодетельствовали его, но почему, почему они ни разу не выдали ему гонорара в долларах, как выдали историку Феофилову, который, кстати, об этом и не подозревает. Неужели статья историка настолько значительней его прозы (даже этой последней главы), насколько конвертируемая валюта выше деревянной?

Тем не менее и последние забойные страницы выдавали прежний максимум — двести тысяч с подноса. Вплоть до последней страницы, до заключительной фразы повести: «А ночью она долго не могла уснуть и, отвернувшись от похрапывающего мужа, с ненавистью смотрела на его китель, криво и длинноруко свисающий со спинки стула…»

Конец подстилочного запаса застал Егора Сергеевича врасплох. Еще с вечера он собирался что-то придумать, тщательно порыться в архивных закромах в поисках чего-нибудь рукописного и неопубликованного, но заработался и оплошал. Утром же не оставалось ничего иного, как запустить в дело стихотворные листы, скопившиеся на письменном столе: может быть, и стихи будут оплачены? Стихи, кстати, еще не были перебелены, но что из того, если он помнил из них каждое слово.

Спасов успел вовремя: Нюкжа терпела из последних сил, поскуливая возле пустого подноса.

Сделав дело, она отошла в сторону, и Егор Сергеевич возликовал, глянув: процесс оплаты его творчества продолжался! Да еще и как! Видевший доллары считанные разы, да и то мельком, писатель мгновенно понял: они!

Что там газетный гонорар историка Феофилова, причина дворовой драки возле мусорного бака! Ах ты, Спасов, маловер и завистник! Не видал ты валюты? Ну так смотри: четыре сотенных! А если цифре не веришь, так поверь словесному подтверждению под этим вот симпатичным особнячком в окружении деревьев: «Ван хандрид долларс». Прочитал? А мужик в овале — это кто-то из ихних великих, ну да, Франклин. И пахнут эти сотни, как и все остальные Нюкжины изделия, надежным запахом, имеющим хождение!

Ах, и не то главное, что доллары, а то главное было для Спасова (коли не кривил он душой в этот момент), что в неком заоблачном споре муз его Эвтерпа победила феофиловскую Клио!

И пошло-поехало. Переполненный чувством победы, Егор Сергеевич нисколько даже не обижался, когда изредка среди сотенных в подносе всплывала пятидесятка с Грантом и Капитолием, а иногда даже двадцатка с Джексоном и Белым домом. Но, конечно же, это не коснулось венка сонетов, оплаченного Запредельем по высшему тарифу.

Все шло замечательно, но тут с Нюкжей начало вдруг происходить непонятное. Сначала она перестала облаивать наружную дверь, а подходила к ней и принюхивалась, вытягивая шею, опасливо поджав хвост. А однажды она вдруг начала скрести дверь когтями, оглядываясь на Спасова.

— Ну что ж, пойдем, дорогая, если хочешь, подышим, — сказал удивленный писатель, — и в самом деле, давненько ты на улице не была.

Он прицепил к Нюкжиному ошейнику поводок, вот уже четыре месяца зря провисевший на вешалке, надел новый, на меху, кожан — недавнюю роскошную обнову, и вывел собаку, так и рвущуюся из квартиры.

К великому его изумлению, едва они вышли из парадной, прямо на поводке Нюкжа вдруг замерла в давно забытой позиции и оставила на дворовом асфальте нечто, совершенно для себя не типичное. После этого, точно стыдясь содеянного, она потащила Егора Спасова со двора и все тащила и тащила его, ничего не понимающего, еле за ней поспевающего, тащила, упираясь изо всех сил, как бурлак в бечеве, сворачивая куда-то, норовя наугад форсировать улицы. Еле Спасову удалось вырулить с ней к Таврическому саду. Уф!

Едва оказавшись за оградой сада, Нюкжа враз успокоилась и уселась у ног хозяина. Спасов обмотал поводок вокруг ее ошейника, потрепал собачий загривок: давай, домоседка, порезвись, познакомься с собратьями, смотри, сколько их тут!

Но резвиться Нюкжа не захотела, следуя по пятам за Егором Сергеевичем, а, когда к ней подбегали веселые запыхавшиеся собаки, она пятилась от них, жалась к ногам Спасова. Так они и бродили по аллеям сада среди разливанных морей растаявшего снега.