Приказано обезвредить - страница 30

— Ваша взяла.

Погорелов догнал лошадь, завернул ее назад. Никакого оружия в телеге не было. Лишь топор. Но не верилось, чтобы такой матерый волк не имел запаса. Мы привезли задержанного домой. Пригласили понятых и приступили к обыску. Осенний день короток. Брызгал мелкий дождик. Обыск в помещении также ничего не дал. Перешли во двор. За сараем высились копенки сена. Я остановился перед ними и перехватил взгляд Покутного. В его глазах был ужас.

— Разгребите сено, — приказал я помощникам.

— Не дам! — заорал Покутный. — Намокнет под дождем, сгниет.

Погорелов взял вилы. Под первой копенкой были обнаружены пять пистолетов и немецкий автомат, под второй — ящик с патронами.

Полицай стоял, стиснув руками голову, и молчал. На допросе твердил одно: найденное во дворе оружие вижу впервые. Сына Чередниченко не убивал.

— Да, в момент убийства вас не было в селе, — заметил я.

— Вот видите! — пожал плечами Покутный. Он еще не знал, что его предательство в годы Великой Отечественной войны раскрыто. И только когда всплыло полтавское «дело», как-то сразу обмяк и ровным отчужденным голосом рассказал, как готовилось убийство старшего лейтенанта.

Все было именно так, как мы и предполагали. Покутный смекнул, что летчик-офицер приедет домой с деньгами. Проговорил идею убийства с Николаем Горобцом. Ночью Горобец проник через открытое окно в комнату и, когда понял, что разоблачение неизбежно, хладнокровно выстрелил в офицера. Убийца скрывался в Киеве. Адреса его Покутный не знал. Позже признался, что может написать Горобцу до востребования открытку и тот сообщит свои координаты.

— Пишите! — я положил на стол чистый бланк.

Покутный взглянул на меня обреченно. Но потом все же взял ручку. Написанную им открытку я в тот же вечер опустил в почтовый ящик.

Отправив Покутного в Житомир, мы с Богомоловым по приказу начальника областного управления милиции выехали в Киев.

Через два дня с помощью сотрудников горотдела Николай Горобец был задержан на главпочтамте. При обыске у него изъяли пистолет с поврежденным затвором. Вот почему я не нашел гильзу. Она не выпала после выстрела.

К ночи погода испортилась. Задул ветер с дождем. Жалобно зашумели сосны близлежащего леса. Макогон спал и не слышал осторожного стука в окно.

— Миша, — толкнула его жена, — во дворе кто-то ходит.

— А, — отмахнулся он, — тебе почудилось. Спи.

Но стук повторился. Теперь его услышал и сам хозяин. Тяжело встал с кровати (третий месяц мучил ревматизм), зажег лампу и подошел к двери. Снаружи послышался вкрадчивый голос.

— Отвори, хозяин!

— А вы кто будете?

— Свои, не бойся.

Встревоженная жена недовольно шепнула:

— Посмотри сначала в окно. Потом открывай.

Время было неспокойное. В окрестностях еще бродили недобитые шайки бандеровцев. Может, это они сейчас стоят за дверью? Но какой смысл выглядывать в окно? Задвижка слабая, дверь старенькая. Нажмешь чуть плечом — и все выскочит. Хотел летом отремонтировать, да болезнь свалила. Кряхтя, он повозился с запором, распахнул дверь. В комнату торопливо протиснулись пять вооруженных мужчин. В лицо ударил дух прелой земли. Так и есть — бандеровцы из лесу. В глазах Макогона запрыгали красные искорки. Чтобы не упасть, схватился за косяк. Главарь банды задул лампу, предупредил:

— Тихо. Будешь кричать — убьем!

Кричи, не кричи — кто услышит? Хата Макогонов стоит на самом краю села Яроповичи. Только лес аукнется.

— Зачем пожаловали? — спросил Макогон.

— Оборудуем в твоей хате схрон.

— Но я… — попытался возразить хозяин.

— Знаем: колхозный механизатор, — оборвал его националист. — Уже за одно это по тебе веревка плачет. На Советы спину гнешь?

— Да как же без работы жить?

— Жить хочешь? Так молчи. А выдашь — и тебе и твоей жинке удавку на шею набросим.

Макогон устало махнул рукой. Делайте, мол, что хотите.

В ту же ночь лесовики приступили к работе. Поочередно, сменяя друг друга, углубили подполье (землю выносили на огород, рассеивали по грядкам). Утром главарь шайки, назвавшийся Петром, подозвал к себе хозяйку, протянул пачку денег и приказал купить водки и еды.