Принесенный ветром - страница 13

Нина Петрушина – жизнерадостная и добрая девушка двадцати двух лет от роду. Ее симпатичная мордашка почти всегда лучится улыбкой. Она была бы обычной девчонкой, ничуть не хуже других, если бы не одно «но». Точнее, этих «но» оказалось целых три. Ниночка поразительно легкомысленна, беспредельно доверчива и невероятно бестолкова. Я знаю Нину и ее маму не один год, и все это время меня мучает вопрос: почему у такой женщины, как Наталья Сергеевна, выросло столь неразумное дитя?

Нина была поздним ребенком. Наталья Сергеевна растила ее в одиночку, если, конечно, не брать во внимание некоторую помощь со стороны старой и больной бабушки – Натальиной матери. Муж Петрушиной, Ниночкин отец, покончил с собой вскоре после рождения дочери. Один из моих одноклассников, сын нашей русички, по секрету поведал нам, что до самоубийства беднягу довели то ли кредиты, то ли финансовые пирамиды, а может, то и другое сразу.

Как и большинство поздних детей, Нина была долгожданным и любимым ребенком, и Наталья Сергеевна из шкуры готова была вылезти, чтобы ее дитя ни в чем не нуждалось. Она, конечно же, мечтала, что дочь получит хорошее образование. Но этой мечте не суждено было сбыться: Нина оказалась туповатой, четверки в школе ей ставили исключительно из уважения к матери. Несколько лет назад она с трудом окончила медучилище и теперь маялась в физиотерапевтическом кабинете районной поликлиники, страстно мечтая о достатке и принце на белом коне. Хотя и не на конях, но принцы иногда галопом врывались в Ниночкину жизнь, и она пылко в них влюблялась. Очень влюбчивая оказалась дочка у моей учительницы. Но до свадьбы дело ни разу не дошло, обычно через пару месяцев, а иногда и пару недель наступало отрезвление. Иногда разочаровывалась Нина, но чаще первыми с ее горизонта исчезали принцы. Случалось, что вместе с ними из дома Петрушиных пропадали деньги и ценные вещи.

Наталья Сергеевна очень переживала за дочь и надеялась, что та в конце концов поумнеет – остепенится и найдет себе хорошего человека, за которого не стыдно выйти замуж. Но я бы на месте Петрушиной на это сильно не рассчитывала.

Жили мать и дочь небогато, да и как разбогатеть на доходы школьной учительницы и крошечную зарплату медсестры, которую Ниночка, любившая яркие тряпочки и веселые развлечения, не всегда успевала донести до дома. Жалея девушку, я пристроила ее к своей пожилой соседке Аделаиде Амвросиевне, когда той потребовалась медсестра, умеющая делать уколы.

Теперь я ехала и гадала, что же такого могла натворить Нина, если ее мать попросила меня приехать к ней практически ночью?

Когда я подошла в двери Петрушиных, шел уже одиннадцатый час.

Перемена, произошедшая с Натальей Сергеевной, меня поразила. Осунувшееся лицо, запавшие глаза, потухший взгляд, губы, сжатые в узкую скорбную линию. Пару месяцев назад, когда я последний раз видела ее, это была цветущая моложавая дама, теперь же передо мной стояла замученная жизнью старуха.

– Проходи в комнату, Танечка, я сейчас, – сказала Наталья Сергеевна и, сгорбившись и шаркая домашними шлепанцами, ушла на кухню.

Я вошла и осмотрелась. Ничего вроде бы не изменилось с тех пор, когда я была здесь в последний раз. Та же старенькая полированная стенка, те же книги на полках. Я присела на диван. Из кухни донесся резкий свист чайника и голос Натальи Сергеевны:

– Чай будешь, Таня?

– Не откажусь, – согласилась я, с тоской вспоминая жучкинский особняк и столы, ломившиеся от закусок.

– Тогда иди на кухню.

Наталья Сергеевна поставила передо мной чашку, налила в нее чай, вынула из шкафчика сахарницу и вазочку с печеньем и села напротив.

– А где Нина? – спросила я, удивленная отсутствием Натальиной дочки.

Обычно она выходила из своей комнаты, едва заслышав мой голос. Гостей Нина обожала с детства. Будучи еще совсем малявкой, она выскакивала, как черт из табакерки, когда мы, необузданная стая старшеклассников, вваливались в квартиру нашей классной, и, жизнерадостно повизгивая, путалась у всех под ногами.

Услышав мой вопрос, Наталья Сергеевна заплакала. Плакала она молча, слезы медленно текли по ее лицу, покрытому сеточкой морщин. Я молчала, в ужасе глядя на нее. Такой нашу математичку я никогда не видела. Наконец она взяла себя в руки, достала из кармана носовой платок, высморкалась и произнесла чуть дрожащим голосом: