Пришествие Зверя том 2, Антология - страница 3

– Ну, что вы скажете о нашей девочке? Можно ли сделать из неё балерину?

– Девошка, безусловно, премиленькая, но абсолютно деревянная. Надо будет много-много работать, чтобы сделать из этого маленького саморыша, что-то похожее на человека!

– Она очень музыкальна и упорна, поэтому есть шансы, – голос мадам Безе звучал невнятно, наверно она снова принялась за своё печенье.

– Эти маленькие дочки богатых родителей очарованы красивыми платьицами балерин, и не более того. Ну, ничего, через пару месяцев она сама попросит родителей выгнать противного ушителя, а я скажу, что сделал всё, что смог, – его смех зазвучал глухо, как будто, кто-то душил его подушкой. – Одно меня утешает, что в это время буду иметь шастье лицесреть вас и слушать, как ви бошественно икраете. У меня нет времени заниматься с маленькими бестарностями, – продолжал учитель, – в академии их и так полно. Если бы её папаша не был такоф настойчифф и не предложил такой хороший сумма за уроки, я ни за что не согласился бы ронять свой афторитет! Смотрите милая, никому о моих частных уроках!

Мадам Безе обещала.

Горькая обида захлестнула меня. Швед назвал меня «деревянной и бездарной девошкой»! И решил, что я так просто отступлюсь от своего! И когда учитель вышел, чтобы обговорить с отцом наши дальнейшие занятия, я сделала вид, что ничего не слышала, но затаила на него обиду. Так как я была ещё ребенком, мне необходимо было с кем-то поделиться. И это могла быть только мадам Безе.

– Как он мог так сказать! – негодовала я, – он не знает, какая я старательная и всему обязательно научусь!

– Я не сомневаюсь в тебе, девочка моя. Всё будет хорошо. Просто никогда не отступай, если будет трудно. Дорогу осилит идущий… А теперь – гаммы! – и она подтолкнула меня к фортепьяно.

Так, впервые в жизни, будучи всего девяти лет отроду, я вступила в схватку со своим учителем, за право стать балериной и доказать, что я лучше, чем он обо мне думал и то, что он ошибался, считая меня бездарностью.

Позже, я часто размышляла о том, что тысячи людей прожили свою жизнь так, а не иначе, только из-за того, что хотели кому-то что-то доказать. Жили, стимулируемые обидами, не для своего удовольствия, а для удовольствия увидеть минутное раскаянье или удивление на лице того, кому много лет что-то доказывали. Если бы я тогда не подслушала тот разговор, то вероятно через два месяца, как и предсказывал Швед, я бы сама отказалась от изнуряющих уроков. Но этот разговор изменил всю мою жизнь.

И когда начались занятия, я так неистово отдалась им, подстёгиваемая желанием доказать, что я не «деревянная бездарная девошка», что у моего учителя танцев ползли глаза на лоб, а мадам Безе, даже всплакивала, орошая очередное печенье слезами жалости к «бедному ребёнку».

Доктор приходил осматривать мои ноющие от бесконечных занятий руки и ноги, слушал сердце трубкой, качал головой. Потом отправился к Шведу, чтобы попросить его не так сильно нагружать меня, на что учитель, угрожающе шевеля волосатыми ноздрями, дал ему резкую отповедь, говоря, что от танцев ещё никто не умирал, а от докторов ещё никто не выжил. После чего они с доктором стали непримиримыми врагами.

Примерно в то же время я заболела. Это была простуда с высокой температурой. Вероятно, разгоряченная занятиями, я выпила холодной воды или меня продуло сквозняком. Я лежала в бреду. Возле меня сидел наш доктор, по своему обыкновению качая головой и бурча себе под нос об этом, «сумасшедшем Шведе, замучившем ребёнка».

Я металась по раскаленной подушке и вдруг обнаружила себя, лежащей в какой-то темной комнате, на неудобной постели, из которой торчали клоки сена. Я была совершенно одна и видела в окне черную голую ветку с сидящей на ней неизвестной птицей. Птица сидела неподвижно, и было непонятно, что она там делает. То ли прислушивается к чему-то, то ли умерла. Иногда за окном, в котором не было стекол, возникали странные клубы дыма, проникающего в окно и щиплющего глаза. Я почувствовала сухость во рту и протянула руку к кувшину, стоящему неподалёку на столе. Приложившись к его горлышку, я сделала несколько жадных глотков, и едва не вырвала! Это было вино! Мне как-то давали его попробовать, когда я сильно переохладилась на катке. Помню, как мне было плохо тогда, больше от вина, нежели от мороза. Никогда не буду пить такую гадость! И я поставила кувшин на место.