Присяга - страница 12
Среди пойманных девяти диверсантов оказался радист Мухамадиев. Ему были известны код, пароль и переговорная таблица большой рации. Приближался день, когда Агаев обещал связаться с Берлинским радиоцентром. Диверсанты рассказывали, что главарь хвастался, будто по первой же его просьбе в советский тыл забросят остальных людей из отряда «Алаш». Тогда родилась идея завязать с шефом Агаева радиоигру.
В конце мая по рации вызвали Берлин. В эфир ушла шифровка: «Все благополучно. Приемник исправили. Жду обещанного. Иранов». Через два часа поступил ответ: «Посылаем гостей. Разложите костры в квадрате 20-43».
Точно в указанный срок в квадрате, расположенном в среднем течении степной речки Сагыз, появились в ночном небе бортовые огни немецкого самолета. Вспыхнули костры. В окопах с пулеметами и автоматами замерли чекисты, ожидая, что вот сейчас им придется встретиться с основными силами агаевской банды. Но в камыши на берегу Сагыза приземлились только трое парашютистов. Ошалело озираясь, они подняли руки и торопливо объяснили, что к отряду «Алаш» не имеют прямого отношения. И тут выяснились любопытные подробности. Эти трое оказались теми «земляками», которые приходили к диверсантам в Бухаресте на «Виллу Габбель». Они являлись тайными сотрудниками СД и должны были следить за ходом восстания, поднятого Агаевым. Видимо, и в главном управлении имперской безопасности не сомневались в успехе затеянного заговора и пытались заблаговременно подключить к нему своих агентов.
...Тихое безветренное утро выдалось в тот день, когда хоронили Байжана Атагузиева. После запоздалых весенних ливней ходко пошли в рост травы, на склонах урочищ среди ковылей полыхнули алые огоньки тюльпанов. В горестном молчании люди предавали земле прах Байжана. И над его могилой, где через семь дней аульные женщины, по обычаю предков, возведут глинобитные стены мазара, ударил залп.
С воинскими почестями хоронили колхозного бригадира. Три раза разносило эхо над окрестной степью звуки залпов. В тот час в Казахстане, на пологом берегу Эмбы, хоронили человека, который пал, сраженный вражеской пулей, пал как солдат в бою.
Плата за страх
Развернувшись, Вейц наотмашь ударил по щеке.
— Ты хотел обмануть? Отвечай!.. Грязная свинья!
Вейц кричал, требовал сказать правду, хватался за кобуру, но глаза его за толстыми стеклами пенсне на синевато-бугристом носу оставались спокойными. И это было самое страшное — равнодушные, чуть навыкате глаза, подернутые маслянистым блеском.
Под сводами бункера гулко ударил выстрел. Пуля сочно чмокнула кирпич рядом с головой. И тогда он не выдержал. Упал на колени, обхватил голову руками, с воем пополз к ногам Вейца.
— Не надо!.. Не надо!..
А Вейц больно ущипнул его за плечо и вдруг заговорил испуганным женским голосом:
— Вась, что с тобой? Вася!
Денисов открыл глаза. В предрассветных сумерках белело над ним встревоженное лицо жены. Страх тотчас когтисто схватил за сердце. Неужели он проговорился во сне? Что она услыхала, о чем догадалась? Да кончится ли это когда-нибудь!
По многолетней привычке сразу стряхнув дремоту, он с нарочитой ленцой потянулся, коротко зевнул:
— Ерунда какая-то. Померещилось...
Весь день Денисов ходил словно пришибленный. Отпуская продукты для кухни, уронил мешок, рассыпал крупу. Повариха, полная женщина с морковно румяными щеками, игриво заметила:
— Вы сегодня совсем рассеянный, Василь Яковлевич. Уж не прихворнули?
Снова екнуло сердце. И что эта толстуха лезет к нему? Теперь пойдет звонить по всей столовой — заболел, мол, кладовщик. Начнутся расспросы, ахи и вздохи.
Выпроводив повариху, Денисов долго сидел в кладовой, бесцельно перебирая пачку накладных с лиловыми росписями. Да, сказываются годы. Раньше он был куда смелее. Мотался по всей стране с «липой» в кармане — и все ему было трын-трава. Одного боялся — встречи ненароком с кем-нибудь из тех, кто прошел выучку у Вейца.
Домой он возвращался обычно тихими проулками, огибая за несколько кварталов Зеленый базар, где у прилавков с грудами яблок всегда кипела толпа. Это тоже стало привычкой — обходить стороной базары, не появляться лишний раз на улице.