Присяга - страница 43
А когда мы уезжали, будто все село провожало нас. Село Протопоповка — просторное, зеленое, с кирпичными домами, вытянулось километров на пять вдоль Ингульца. Был воскресный, без ветра, солнечный день. Они шли посреди улицы, Валерий и его родные тетки. Шли, взявшись за руки, и лица женщин, их глаза светились — другого слова, пожалуй, не подберешь. Будто этот высокий чернобровый мужчина был не племянник, а сам Антон Богун, их брат, который наперекор судьбе вернулся в родные края, на батьковщину. Люди стояли почти у каждого дома, сидели на завалинках. Они кланялись издали или выходили на дорогу, обнимались... Обо всем этом трудно писать... Сын лейтенанта, с горящими зацелованными щеками, увидел, какая большая у него родня, сколько в селе родственников, близких и дальних, как могуч и несокрушим корень Богунов.
Иначе распорядилась жизнь с родными Ивана Клочкова, рядового пограничника, погибшего со связкой гранат под фашистским танком.
В архиве сохранился именной список личного состава четвертой погранзаставы по состоянию на 21 июня 1941 года. В нем 61 фамилия — русские, украинцы, татары, один чуваш. Приведены все данные, кроме одного — не указано место рождения. А не зная этого, пока не удалось найти родных и близких этих людей, сказать что-либо определенное о их судьбе.
На снимке за спиной лейтенанта Богуна лежит заместитель политрука Раков. Известны его имя и отчество — Павел Павлович, он был комсомольцем, окончил семилетку, служил в погранвойсках с 1938 года, родился в 1917 году, но где родился — неизвестно. И не отыскалась пока тропинка к тому дому, где, может быть, все еще ждут о нем вестей, хранят под стеклом его фотографию, вспоминают о нем как о живом, помнят его русоволосым, стройным парнем с озорными глазами[5].
В розысках, связанных с Иваном Клочковым, помогла путеводная ниточка. Рассказывая о самом молодом бойце на заставе, о его подвиге, Росляков припомнил, что был он родом откуда-то из-под Иванова, что был у него старший брат, политрук, которым он очень гордился. В поиски включились ивановская областная газета «Рабочий край», обратившись к читателям с вопросом: «Кто знал Ивана Клочкова?» Среди поступивших откликов привлекло внимание письмо пенсионера В. И. Малышева. Он писал, что до войны знал одного Клочкова, только родом тот был из-под Владимира, из деревни Каменец, хотя тогда, как известно, Владимирский район входил в состав Ивановской области. Не тот ли это человек, которого ищут?
Оказалось, тот самый. Но из большой крестьянской семьи Клочковых никого не осталось в живых, умерли мать с отцом, две сестры, младший брат. Когда родители были живы, они искали Ивана. Ответ приходил один и тот же: «Числится пропавшим без вести». Двоюродные сестры вспоминали, охваченные печалью, что Иван успел прислать со службы из города Таураге лишь одно письмо, говорили о нем с одобрением: «Умственный был, грамотей». А старший брат Ивана, Федор Степанович, 1915 года рождения, погиб в боях у озера Хасан. Не его ли пример, не его ли образ увлекли Ивана, когда он кинулся с гранатами под немецкий танк?
Погибли Клочковы. Сложили головы, защищая Родину на крайних ее рубежах, в Прибалтике и на Дальнем Востоке, и на всем белом свете не осталось у них близких людей, а вот выдался случай — и помянули добрым словом братьев Ивана и Федора. Да будет им пухом родная земля...
Наше поколение, те, кто пережил войну, кровью сердца связаны с теми, кто погиб на этой войне. Их двадцать миллионов. Они живут только в нашей памяти, и мы обязаны спасти от забвения каждое имя. Но надо торопиться. Время уходит. Обрываются нити, исчезают следы. Надо успеть сделать все, что в наших силах. Это наш долг и перед ними, павшими, и перед собственной совестью.
...Памятник в старом приграничном лесу открывали в канун 36-й годовщины праздника Победы. Когда устанавливали многотонную глыбу гранита, нашли на редкость сохранившуюся резиновую печать четвертой заставы. Будто сама земля подала голос: не сомневайтесь, они здесь лежат...
Был светлый майский день. Со всей округи собрался народ, в почетный караул встали пионеры. Было много цветов. Скорбно звучали речи на русском и литовском языках. Выступал и Росляков. Он говорил громко, отчетливо, но глаза были тусклыми. Словно в эти минуты видел он не зеленый лес, не притихшую толпу. В огне и дыму, в растерзанных гимнастерках, в окровавленных бинтах, с последней гранатой встала перед ним четвертая застава. Не отступившая, непокоренная.