Присяга - страница 47

...А лето в сорок втором году выдалось жаркое. После тяжелых боев дивизию отвели на отдых и пополнение. Отсыпались в разоренных избах, писали письма. Младший сержант из редакции дивизионки, Сережа Косырев, все ходил с лейкой, просил робко: «Товарищ старшина! Ну, Елена Борисовна... Сфотографироваться надо. Для газеты». Прилепился как смола, смешной такой. Молоденький. Она отмахивалась шутливо, нашел, мол, кого снимать... Вышла за околицу, упала на траву, принимая всем крупным телом истому согретой земли. Что-то вспомнилось ей, примечталось. И как белы, как хороши были эти ромашки на зеленом лугу!

Кузьмич сидит на ящиках в тулупе и валенках, подшитых рубчатой автомобильной резиной. Над ним, на столбе, скрипит, покачиваясь, жестяной колпак с тусклой лампочкой, а за спиной на дверях продмага висит амбарный замок, огромный, с бурыми пятнами, но и он, этот устрашающий замок, для сохранности и порядка привязан к скобе пеньковой бечевкой с пломбой.

Булыжная площадь между магазином и почти игрушечным, в один этаж вокзальчиком пустынна, вся в сизом инее. Пахнет близкими снегопадами и немножко конюшней, теми будоражащими душу запахами сена, волглого овса и терпкого конского пота, какими веет обычно на привокзальных площадях маленьких станций в российской глуби, где только и живут еще рядом с человеком эти обреченные милые существа — лошади... Прямо за вокзалом черно втыкаются в небо старые сосны и шумят глухо, точно тяжко вздыхают, жалуясь на осеннюю мокрень и ревматизмы, за ажурным мостом через топкую речушку неутомимо подмаргивает трехглазая автоблокировка.

С гулом, с чеканным перестуком колес, с бегучим зеркальным блеском в притушенных окнах подкатывает скорый поезд, застывает у перрона.

Кузьмич беспокоится: «Случилось что на линии? Или опять в Дергачах запарка?»

Скорые тут не останавливаются. Они пролетают мимо станции, не снижая своей литерной скорости. Да и какая это станция? Так, одно название. В одно название со станцией и городок, что лежит от нее в пяти верстах с добрым гаком. Окольцован он пыльным большаком, весь в садах и огородах, с единственной мощеной улицей, канатно-веревочной фабрикой и древним одноглавым собором с порушенным в двадцатых годах крестом и колокольней, заселенной отбившимися от рук толстозадыми турманами. Но все же это город, хотя и районного подчинения, и окрестные деревни почтительно тянутся к нему колдобистыми проселками, а деревни эти, укромно спрятанные в лесах с непролазными болотами, называются по-разному, но все как бы на один манер — Кулиничи, Малинковичи, Озиричи...

Война пощадила городок, не пожгла, и боев здесь особенных не было, только в июле сорок первого отступавшая в одиночестве зенитная батарея застряла в холмах и полдня хлестала прямой наводкой по легким немецким танкам, прорывавшимся к станции. И все было тут тихо, дремотно и глухоманно, пока в самой дальней деревушке, в Озиричах, не разведали богатые залежи минерала, могучего камня плодородия, как восторженно писала местная газета. Там собирались строить химический комбинат и новый город, а на соседнем разъезде Дергачи срочно нашивали запасные пути.

«Тебе б в Дергачах тормознуть, — мысленно советует Кузьмич поезду, как живому. — У них ноне веселье. А у нас что? Скукота!»

И скорый, словно вняв совету, кричит коротко, по-новому, не прежним паровозным басом, а резким тепловозным тенорком и в один миг исчезает, будто его и не было вовсе.

Вокзальная дверь вдруг распахивается, кидая сноп яркого света. Через площадь, нетрезво покачиваясь, шагает фигура. Кузьмич проворно выставляет из тулупа берданку.

— Привет, папаш-ша!

В желтом овале от фонаря возник хлипкий мужичонка в плаще, с вещмешком за плечами. Стоит, щурится опухшими глазками, и от него несет таким запьянцовским перегаром, что Кузьмич отворачивается.

«Ишь нализался, хлюст!» — думает он с неприязнью человека, которому глубоко чужды людские пороки. Сам Кузьмич давно ведет трезвую жизнь. Благополучно миновав дни железнодорожников, шахтеров, танкистов и строителей вкупе с физкультурниками, он не берет в рот ни капли со светлого июльского праздника — со Дня работника торговли.