Прививка от невежества - страница 51

— Он что-то курит, боюсь, чтобы не начал колоться.

— Ну и …

— Вы же педагог, я знаю, вы лечите и воспитываете детей много лет.

— Ну и… — снова поощрительно повторил я.

— Я боюсь за сына, — тихо сказала женщина.

Сулейман, выражаясь современным языком, затаривал папиросу. У него в пакетике уже были приготовленные кусочки прессованной пыльцы конопли, и не просто прессованной, а прессованной от руки. Среди любителей гашиша это называется ручник. По конопляным шишкам елозят руками, плотная масса — самая дорогая и сильная. В других местах она очень ценится. Здесь, в Чуйской долине, почти ничего не стоит, потому что обычные сухие листья на базаре продавались стаканами вместо семечек.

… - Чего вы боитесь? — спросил я у матери.

— Везде наркоманы с трясущимися руками, — ответила она. — Что будет с мальчиком? Почему даже вы, а ведь я столько слышала хорошего, не можете помочь ему?

Я был очень уставшим, мне захотелось понимания, и, может быть, впервые я решил открыться женщине, имеющей семнадцатилетнего сына.

— Вы знаете, кто я? — спросил я.

— Да, поэтому я вам и отдала сына.

— Слушайте. Это сухая статистика. Восемьдесят процентов обитателей сумасшедшего дома никогда не принимали ни алкоголя, ни наркотиков.

— Так что это? — испуганно спросила женщина.

— Вы мне верите?

— Да, — ответила она.

… Сулейман забил папиросу. Для того, чтобы плотные кусочки чуйского ручника нормально разгорелись, там была крошечная щепотка табака. “ Да, — подумал я. — Сейчас будет настоящее испытание.” Облизав кончик папиросы, он чиркнул зажигалкой.

Учитель, ты мне приказал передать привет Фу Шину. Я плохо понял тебя. Ты приказал мне пройти через безумный ад, который зажегся в соединении двух культур — самой молодой и самой древней. Адский огонь. Прости, Учитель, я просто не понял тебя. Может быть, когда-нибудь приеду и покаюсь.

… - Это то, — ответил я испуганной матери, — чего мы с вами не в состоянии предотвратить. Но даю вам слово, — я взял ее горячие руки в свои. — Клянусь — это моя жизнь. Буду стараться изо всех сил. Клянусь, это действительно моя жизнь. Правда, буду стараться.

Она долго и пристально смотрела на меня.

— Знаете, а я ведь читала те книги, которые вы давали моему мальчику.

— Ну и? — опять спросил я.

— Ничего там нет хорошего.

— А сколько вам лет?

Женщина смутилась, опустив глаза.

— Как тебя зовут? — я взял ее за руку.

— Катя, — вздрогнула она.

— А меня Сергей. Знаешь, Катя, я, наверное, младше тебя на пару лет, всего лишь. А ты слышала: глядя в книгу видишь фигу?

Женщина что-то хотела сказать. Я перебил ее.

— Сколько твоему лет?

— Я пойду, — попросилась она, как ребенок.

— Иди, — разрешил я.

Она улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Что я еще мог сказать ей?

… В руках у Сулеймана пылала папироса, очередь дошла до меня. Четыре пары глаз уставились на папиросу, дымившуюся в моей руке. Два глубоких вдоха горячего дыма.

Они ждали во мне не кого-то там из Белоруссии, а просто нормального мастера, который приехал к их отцу — великому Учителю. Да и акцента ни у кого не было и быть не могло. Они хранили свой дунганский. Родились здесь все, в стране под названием СССР, где главный язык был русский, вернее, то, что от него осталось, а от него не осталось почти ничего. “Не может быть у них никакого акцента, — понял я после первой затяжки ручника. — Это просто защита от набегающих уродов со всего мира.”

После второй я начал понимать очень даже много, но главное то, что Андреевича нет слишком долго. Страх, эйфория, любовь ко всему миру заполнили меня, а впереди, через мгновение, предстояла еще затяжка. Я сделал ее и передал папиросу Ахмеду. Пока она дошла снова ко мне, мыслей пролетело на тысячу лет вперед. Я ярко ощутил, что попал в тот мир, который может легко сожрать меня с костями, даже не заметив этого факта. Теперь папироса почему-то очень долго плыла ко мне.

Сколько еще будет столкновений со знаменитой чуйской коноплей? А Ням? А Фу Шин? А как выбраться из этого? Где Андреевич? Где ребята? Где жена? Где дом Учителя? Как дойти до него? Наверное, дунгане не подхватят меня под руки и не поведут, болезного, на второй этаж. Где моя мать? Где больные? Ведь я дал им слово, что уехал на пару лет, и еще дал травы и задания. Учитель Ням научил меня лечить тем, что вокруг нас. Он научил, где в окружающем меня есть женское и мужское, все состоит из него. Я оставил дом. Через мгновение понял, что взял жену с собой для собственного спасения. Я и Андреевич, я и жена, я и Ням, я и Фу Шин. Сколько силы, сколько поддержки, сколько счастья!