Призрак оперы N-ска - страница 28
Имея похвальную привычку загребать жар чужими руками, Пустов — до поры, до времени — не спешил спускать с поводка своих серьезных критиков, когда Шульженко, пописывая иногда о фестивалях N-ского Союза Христианских Творцов, отзывался об этих самых творцах довольно-таки некуртуазным образом. «Знаете, свежее, непредвзятое мнение независимого критика дорогого стоит! — очаровательно заикаясь, говорил он на пресс-конференциях и в интервью. — Пусть даже оно не всегда справедливо: ведь у нас нынче демократия…» Но самоуверенный Шульженко никаких полезных выводов из этого не сделал.
Вскоре он затеял и вовсе опасную и гнусную игру, начав пропагандировать творчество тех композиторов, которых и замечать-то не нужно было; бесталанных недоучек, лишь по преступной халатности творца Бегемотского (он отвечал в ССХТК за отсев претендентов на звание творца на раннем этапе развития) не вылетевших из Консерватории со второго курса.
Дальше-больше: критик-самозванец стал критиковать N-ский Музыкальный театр Детской Радости и его руководителя Петра Сидорова; тогда жена Сидорова, музыковед Черносотенная, заявила, что если Акакий Мокеевич не «примет меры», то она рассыплет набор своей монографии «Истинное воплощение христианства: N-ские творцы», полностью подготовленной к печати и выходившей в издательстве «Сумбур» полуторамиллионным тиражом. Кроме того, сын Акакия Мокеевича, молодой композитор Олег Пустов также стал проявлять признаки неудовольствия: в театре Детской Радости готовилась к постановке его детская опера «Крах Чебурашки»… Музыковеды (а N-ский ССХТК большей частью именно из них и состоял) тоже подняли крик: их, уютно обживших многие N-ские газеты, молодой нахал стал нагло вытеснять с газетных полос…
А на позавчерашнем банкете после триумфального концерта (который так великолепно отрецензировала Поддых-Заде), отведя Пустова за рукав в сторонку и непрерывно озираясь по сторонам, Шкалик, понизив писклявый голосок, сообщил Акакию Мокеевичу о том, что сам товарищ председатель — или его сын, или протеже — неважно; но они имеют реальную возможность принять участие в грандиозном проекте, задуманном Абдуллой Урюковичем. Однако, примкнув к ведущей в мире Дзержинской опере… — Тут Шкалик перешел на какой-то птичий, присвистывающий шепот, и больше никому ничего расслышать не удалось. Совсем близко стоявшие композиторы смогли различить только что-то вроде: «Вы понимаете, что мы, со своей стороны, должны…» — и в конце: «Но об этом никто, никто не должен знать!..»
В общем, Акакий Мокеевич Пустов пришел к выводу: с Шульженко надо что-то делать; на альянс с ним против Бесноватого в данном случае уже надеяться не приходилось; но консолидация с Абдуллой Урюковичем против строптивого выскочки как раз-таки сулила некоторые выгоды, причем достаточно конкретные.
— С прессой надо работать… — неопределенно протянул Акакий Мокеевич.
И опять мудрого товарища Пустова окружающие поняли без слов.
— Нет статьи — нет проблемы! — слегка заплетающимся языком заявил композитор Тайманский, уже откровенно хлеставший какую-то гадость прямо из горлышка своей фляжки и довольно рискованно, на манер Шалтая-Болтая, раскачивавшийся на столе.
— С газетой «Измена» должны поработать коллеги; скажу так: нам обещано; — плаксиво сообщил Шавккель. — А газету «У речки» я беру на себя — но без вашей, коллеги, помощи, гарантии я дать не могу…
— Я близка уже к написанию письма! — выпрямив покатую спину, выпалила вдруг все молчавшая Вореквицкая.
— Поработаю устно… — пропищал Шкалик.
— Я выступлю со статьей, и все увидят, что такое настоящая работа мысли в сравнении с гадкими измышлениями недостойных, которые — и это будет видно, если мы просто противопоставим, поставим рядом… — горячо понесла Поддых-Заде; ее изрытое оспой лицо приняло вдруг фиолетовый оттенок.
— Ставить рядом как раз и не требуется… — тихо и как бы задумчиво сказал Пустов.
— Аллах акбар! — решительно пискнул из своего кресла Шкалик, требовательно посмотрев на Пустова.
— Ох, и не говорите! — с тяжелым вздохом молвил Акакий Мокеевич, сняв очки и потирая переносицу.