Призрак оперы N-ска - страница 44

«Заведующий отделом искусства» — гласила табличка на дверях уютного кабинета Татьяны Егоровны; сам же кабинет располагался на третьем этаже редакции газеты «У речки». С самого утра Тараканова чувствовала себя неважно: болела голова, ломило суставы — и если бы не дежурство по номеру, то на работу сегодня она, скорее всего, вообще бы не пришла. Сейчас Татьяна Егоровна надеялась злополучным дежурством своим поскорее с кем-нибудь поменяться и, как говорится, по-быстрому из редакции «слинять». Поморщившись от очередного «выстрела» в виске, она заставила себя прислушаться к тому, что говорил Шавккель — его плаксивый голос назойливо звучал в кабинете вот уже около пятнадцати минут.

— …Мы же, Танечка Егоровна, культурные люди — а это значит, что за все, на культурном фронте происходящее, на нас ложится определенная ответственность… — гнусил Шавккель. — Скажу так: мы ответственны даже за тех, кого не приручили… И даже вот вы, солнце мое — (здесь Шавккель попытался скроить нечто вроде улыбки, но потерпел неудачу) — вы ведь не просто освещаете явления культуры в газете — но освещая, создаете необходимый, массовый аспект ее… Важность слоя культуры переоценить нельзя — и поэтому очень важно, чтобы в вашей газете писал я, а не всякие там Шульженки… Отсутствие толщи культуры у пишущего о ней ведет к разрушению самое культуры!

Татьяна Егоровна вновь поморщилась от острого приступа головной боли. «Господи, ну когда он уберется наконец?!» — устало подумала она. Шавккель же тем временем продолжал с неутомимостью муэдзина:

— Сказать ли? Не знаю… Скажу. Я вот, например, всегда плачу, когда слушаю Чайковского; а музыка нашего виртуозного творца Бегемотского постоянно повергает меня в рыдания… А сможет ли ваш Шульженко заплакать при виде убитой птички? Хватит ли его толщи культуры на слезы? Не знаю…

— Шульженко настолько же мой, насколько и ваш, — раздраженно заметила Тараканова. — А насчет всего остального… У нас — газета, а не музыковедческий журнал; и нас интересуют все спектры общественного мнения горожан. Тем более, что вы всегда имеете у меня на полосе «зеленую улицу» и ведете собственную рубрику «Вечные ценности». Разумеется, и в эстетическом, и в культурном плане вы стоите неизмеримо выше него — но дайте читающей публике возможность выбора: пускай люди разберутся сами!..

— Голубушка моя! — вкрадчиво загнусавил Шавккель. — Ведь мы же с вами культурные люди! Тяжкий жребий нам выпал: в тяжелые времена должны мы с вами заботиться о толщине слоя бытовой культуры — скажу так: удобрить, унавозить ту почву, на которой… Нет, вообще в отношении культурного подвига нашего я, как музыкант, должен сказать, что по-музыкантски порою наслаждаясь…

— Извините, дорогой Савонарола Аркадьевич, об этом в другой раз, — в несвойственной ей резкой манере оборвала Шавккеля Татьяна Егоровна. — А сегодня — извините; я себя неважно чувствую и должна заняться делами… — И с этими словами Тараканова вышла из кабинета, намереваясь скрыться и переждать визит непрошеного гостя в туалете.

— Что ж, понимаю… Всего доброго!.. — пробормотал Шавккель, грустно и с укором закивав ей вслед плешивой головой. Однако как только дверь за выходящей Татьяной Егоровной закрылась, критик воровато, бочком приблизился к столу и волосатой цепкой рукой ухватил рукопись, которую заприметил уже давненько. «Колосс на глиняных ногах» — гласил заголовок, а дальше шла вводка: «На прошлой неделе в зале N-ской оперы был дан симфонический концерт, где Абдулла Бесноватый продирижировал (а говоря точнее, попытался это сделать) исполнением Дзержинского оркестра Восьмой Шостаковича и „Фантастической“ Берлиоза…» Не читая дальше, лазутчик заглянул на последнюю страницу материала — и точно! Пасквиль был подписан именем мерзавца Шульженко.

Лицо Шавккеля исказилось несказанной мукой; склонившись горестно и опустив руку с конвульсивно скомканными страницами, ладонью другой руки он прикрыл глаза и постоял так с минуту, фальшиво промычав несколько тактов из «Радости страдания» Бетховена. Но вспомнив, что благодарных зрителей в пустом кабинете у него нет, он распрямился, прытко приблизился к корзине для бумаг и быстро запихнул туда ненавистную статейку, для пущей надежности притоптав ее ногой — после чего, одернув видавший виды пиджачок, ретировался за дверь.