Призрак оперы N-ска - страница 49

— Что это еще за шутки?! Кто здесь? Кто посмел?.. — Абдулла попытался обозначить в голосе металлические нотки хозяина.

— Да ты не ори!.. — устало посоветовал голос. — Это ты днем, в кабинетике на шестерок своих поорать можешь… А ночью я здесь хозяин; вот уже двести шестьдесят лет хозяйствую…

— А… Это… Ты кто такой? — недоверчиво, опасаясь подвоха, спросил Бесноватый.

— Кто, кто… — несколько ворчливо заговорил неизвестный. — Призрак оперы, вот кто!.. Мог бы уж знать, что в каждом оперном театре свой призрак имеется — да впрочем, где тебе это знать… Грамотей!

— А я не верю! — злобно выпалил Абдулла. — И вообще: кончай эти шутки, а то уволю к чертовой матери!..

— Ха-ха-ха-ха-ха!.. — раздался оглушительный, раскатистый, леденящий душу хохот, от которого у дирижера Бесноватого вдруг мурашки пошли по коже; ему стало сильно не по себе.

— Ты!.. Уволишь!.. — немного успокоившись, голос добавил: — Да-а… Ну и культура у вас нынче, нечего сказать! Не верит он, видите ли… А в бесенят, которые контракты приносят, — (Абдулла вздрогнул) — ты, значит, веришь?.. Мне вообще-то по рангу не пристало таким, как ты, показываться — но уж сделаю исключение: в порядке ликбеза, как говорится…

После этих слов воздух перед Абдуллой замерцал, засветился, пошел волнами — и дирижер увидел человека неопределенного возраста, одетого в ладно скроенный сюртук и цилиндр. Необыкновенно изумленный, Бесноватый, тем не менее, принялся пристально вглядываться в лицо незнакомца: мысль о каком-то необыкновенном розыгрыше все не давала ему покоя. Но правильные черты благородного и бледного лица призрака не были похожи ни на кого из работавших в театре. Да и вообще…

Словно услышав мысли Абдуллы, призрак чуть усмехнулся:

— Вижу, не впечатлил… Ох, джигит ты этакий! — с этими словами Призрак оперы вдруг начал резко увеличиваться в размерах и, в мгновение ока превратившись в хрестоматийного оперного Мефистофеля (правда, исполинских размеров) с плащом и шпагой, вдруг громогласно затянул: «…при шпаге я, и шляпа с пером — не правда ль, во мне все как на-а-адо?!.» — В исполнении странного гостя блистательная верхняя нота прозвенела столь оглушительно, что Абдулла Урюкович невольно закрыл руками уши и зажмурился. Когда же он открыл глаза, Призрак — в том же обличье, в котором и явился поначалу — с небрежным изяществом сидел на краешке суфлерской будки.

— Ну, и что же теперь, — глупо хихикнув, Абдулла постарался взять в разговоре этакий развязный тон, но слова его прозвучали довольно-таки заискивающе. — Петь заставишь?

— Вот еще! — презрительно фыркнул Призрак. — Не охотник я до собачьего воя; и без того уж такого у вас наслушался…

Уязвленный непочтительным упоминанием о собачьем вое, дирижер Бесноватый (взрывной темперамент великого маэстро вновь дал о себе знать) мгновенно рассвирепел:

— Да я, если захочу, тебя из своего театра выкурю в два счета!.. Подумаешь — призрак! Вылетишь, как пробка!..

— Ну, ну… — Призрак отреагировал на брызжущий слюной пылкий выпад дирижера без эмоций и как-то даже печально. — Только знай: день, когда Призрак оставляет театр, становится последним днем для этого театра… Кстати, брат мой сегодня уходит из «Лисео»… — Разом вдруг потеряв всякий интерес к Бесноватому, Призрак оперы отвернулся в сторону и тихонько запел: «На воздушном океане без руля и без ветрил…»

За спиной Абдуллы Урюковича вдруг послышался громкий, протяжный скрип. Обернувшись, художественный руководитель N-ской оперы увидел в проеме двери ночного сторожа — который, по-видимому, направлялся на сцену, чтобы закрыть железный занавес — и сейчас был весьма ошарашен неожиданной встречей с начальством.

— Почему посторонние в театре ночью?!. — злобно заорал Бесноватый на сторожа.

— По… помилуйте, Абдулла Урюкович! — забормотал сторож, слегка заикаясь. — Г-где же пос… посторонние? П-поздно ведь уже…

— А это кто, по-вашему? — не оборачиваясь, Абдулла указал в сторону суфлерской будки — и, поймав недоумение в глазах охранника, повернулся вслед за своей рукой. Возле рампы не было ровным счетом никого — если не считать огромного, жирного рыжего кота, неспешно умывавшего морду передней лапой.