Призрак оперы N-ска - страница 50

— Пшел! А ну!.. Брысь, кому говорю!.. — заорал сторож, прытко помчавшись за котом. Тот, царапнув когтями пол, рванул по рампе прочь от преследователя, а затем сиганул в оркестровую яму.

Здесь Абдулла Урюкович и ночной дежурный стали свидетелями странного явления: все старинное здание театра вдруг содрогнулось, завибрировало мелкой дрожью; жуткий, низкий гул донесся до их слуха как будто бы из самых недр земли… Продолжалось все это, впрочем, совсем недолго — и вскоре дверь, ведущая на сцену, заскрипела вновь.

— Э, вот ви гидэ, Абдулла Эддин Урюкович! — в дверях, широко улыбаясь, стоял личный шофер Бесноватого Омар Юсуф. — А я уже вас по всэй тэатре обыскался… Арба готов! («Арбой» Омар называл служебный «Volvo 960» своего начальника).

…По дороге домой Абдулла из машины позвонил Бустосу. Заговорили о Берлине, где Ганс недавно успешно продирижировал Пятой симфонией Бетховена. Они посудачили о том, о сем; от приятной беседы с другом настроение Абдуллы Урюковича стало потихоньку улучшаться.

«…Да, да — я уже сейчас подъеду… Между прочим, — вдруг, как будто что-то вспомнив, радостно заговорил Абдулла, — я договорился с театром „Лисео“ — там будет сольный концерт Буренкиной, а затем, во время летних гастролей, мы дадим два концертных представления „Хованщины“!» Бустос замолчал, почему-то никак не отреагировав. «Чего ты молчишь?!» — «Ты еще не знаешь… Прости, милый — я не хотел тебя расстраивать…» — «Да что такое?..» — «В последнем выпуске „Новостей“ только что передали: барселонский театр „Лисео“ сгорел. Начисто сгорел! Дотла…»

…«Да на черта мне все это нужно?!.» — вдруг раздраженно подумала Татьяна Егоровна Тараканова, скомкав бумагу и промахнувшись ею мимо корзины. Однако, прежде чем мы с вами спокойно, как данность, примем этот факт, давайте познакомимся с этой замечательной женщиной чуть ближе.

В журналистику Танечка пришла, как говорится, в силу традиции: факультет журналистики N-ского государственного университета традиционно служил убежищем всем ленивым девам, в любых других областях знаний категорически не преуспевшим. Мужская же половина факультета состояла из стукачей, определенных на учебу органами КГБ и тихих (а порой и не очень) гуманитарных алкоголиков. Впрочем, небольшая напряженность учебного процесса не мешала кирять и стукачам. Поэтому, не забивая себе голову пустыми романами, но устроившись стажером в N-ский коммунистический листок «Осади назад!», Танечка приносила первые свои робкие опыты («Когда работа — творчество», «Вдохновенной кистью», «Отмечен высокой наградой» и так далее) тете Аглае, работавшей в той же газете корректором, которая, ворчливо бранясь, правила племяннице стиль и исправляла орфографические ошибки.

Работа в партийной газете позволила придирчивой Таракановой выбрать суженого осознанно и несуетливо; и после пары не совсем удачных и не вполне удовлетворительных брачных попыток она сыграла свадьбу с Фазаном Уткиным, членом N-ского административного совета и культурным консультантом самого городского головы товарища Доберманова. Кроме того, в одном из крупнейших художественных музеев России — N-ском Славянском Базаре — товарищ Уткин исполнял обязанности завхоза. Таким образом, глубочайшая эрудиция Таракановой в вопросах искусства и культуры ни у кого более сомнений не вызывала, и в открывшейся на заре перестройки газете «У речки» Татьяна Егоровна по праву заняла тот кабинет, который — вместе с критиком Шавккелем — мы с вами недавно посетили.

Татьяна Егоровна Тараканова (как мы уже отмечали) была неглупа — и именно поэтому ей хотелось иметь в своем отделе достаточно профессиональных сотрудников; в атмосфере возросшей за последнее время конкуренции среди средств массовой информации она стремилась собрать под свои знамена всех авторов, имевших хороший читательский рейтинг — не потому, чтобы уж так она радела за свою газету, но больше из-за того, что газетный ее пост давал ей, наряду с уютным кабинетом-будуаром, еще и некий (призрачный только разве для нас с вами) в обществе вес. Посему с некоторых пор она необычайно заинтересовалась возможностью привлечения к работе в своей газете Мефодия Шульженко: его фельетоны, выуживаемые из множества газет и журналов, где тому доводилось тиснуть по случаю статейку-вторую, постоянно обсуждались меломанами N-ска и были у всех, что называется, на языке. Тараканова серьезно мучалась: с одной стороны, многие уважаемые люди говорили ей, что Шульженко-де превосходно пишет и был бы для ее отдела просто находкой; но, с другой стороны, люди не менее солидные уверяли, что статьи и рецензии, выходящие из-под пера Мефодия — парад безграмотности и дурновкусия… Что до самой Татьяны Егоровны, то ей публикации Шульженко большей частью нравились — но вот признаваться себе в этом или нет, она решить так и не смогла.