Призраки чужого небосвода - страница 6
− Еще рано, − непреклонно изрекал он. − Пусть люди подойдут.
Кипя негодованием, Лилия Иосифовна выслушала предупреждение ведущего митинг о том, что обсуждать разрешается только экологические проблемы. Это, впрочем, никого не и у микрофона накалялись политические страсти.
Лилия Иосифовна переволновалась больше всех. с другими активистами позади стола, она была как в тумане, хуже − как обложенная ватой, сквозь которую все слышно, но ничего не и не понятно. Ее бессознательно огорчили слова, произнесенные кем рядом:
− Пора кончать. Неинтересно становится...
− Нормально прошло, − сказал потом Бердичевский. Бестолково, зато с накалом.
Это было когда все разошлись и только неформалы у кромки поля жали друг другу руки. А Лилия Иосифовна почувствовала себя такой опустошенной, что на одном притворстве улыбалась и восклицала, обсуждая с другими перипетии митинга, на деле же испытывала разочарование и хотела остаться одна.
Вернувшись домой, она, даже не поев, легла спать и проснулась разбитой, когда начало темнеть.
Теперь мысли, расслаиваясь и исчезая, влеклись по ночи, по нервам и по слабости. Во рту от сигареты сделалось сухо и кисло. Хотелось выпить хорошо газированного ситро, но его не было. Вспомнилось о забытом неделю назад дне рождения. Стало совсем плохо. Лилия Иосифовна подошла к зеркалу, тускло и желто отразившему ее лицо, увидела сухую, как бумага, кожу в живых, но частых морщинах. Волосы соломенного цвета и похожи на солому. Измятый ворот халата... Смотреть больше было не на что. «И так все ясно», − произнесла она и провела по зеркалу пальцем.
Потом она села на софу как раз на границе освещенного торшером круга и стала смотреть прямо перед собой. Лучше всего было бы уснуть, но спать как раз не хотелось. Вообще ничего не хотелось и не желалось хотеть. Разве что − ситро. Но его... «Его, его, его...» − повторялось в голове. И больше ничего не было, ничего не осталось, кроме оцепенения, в котором прошли минуты... Может статься − десятки минут...
Бесшумно распахнулись створки окна. Всполохи за ним − словно заискрили провода высоковольтной линии. И в комнату... Нет, Лилия Иосифовна не видела, как открывались створки, − она смотрела в глубину комнаты. Но точно увидела другое − в окно медленно и плавно влетела женщина. Влетела и, приняв вертикальное положение, встала совсем рядом. Была она высокая, с большими черными глазами и смоляными, прямо-таки жгучими волосами. Что-то вроде голубого трико или гладкого комбинезона без складок и застежек составляло ее одежду. Главное − женщина была невероятно красива и словно излучала свет. Нет, желтоватый и тусклый луч так и продолжал падать из торшера, а облик женщины казался светел сам по себе. Ее фигура, черты лица явственно виднелись в полумраке комнаты, хотя все прочие предметы только обозначались темными силуэтами.
Лилия Иосифовна не закричала от неожиданности и не впала в шоковое состояние. Напротив, полное внутреннее опустошение, в котором она находилась до сих пор, стало наполняться так недостававшим содержанием. Происходящее воспринималось осмысленно, само заключало непонятный, но притягательный смысл. Видимо, рассудок Лилии Иосифовны пришел в движение раньше чувств, и она спросила, в подборе слов движимая привычкой:
− Ты кто?
− Я из Вселенной, − отвечала женщина, хотя ее можно было понять и так: «Я − Вселенная». − Я из Вселенной и пришла за тобой.
столь мелодично, что воспринимался скорее как но музыка такой выразительной силы и точности, что могла образы. Те же потом легко обращались в слова − простые и понятные, но обедняющие первоначальное восприятие. Эта речемузыка завораживала, могла бы даже успокаивать, если бы мысли Лилии Иосифовны, пробуждаясь, не начали слать панические сигналы о нереальности происходящего. Страх не в одно мгновение, но настойчиво овладевал ею. Она закрыла глаза, потом прижала к лицу ладони. Но нежно-певучий, переливчатый голос продолжал звучать и звал ласково, убеждающе:
− Я пришла, чтобы взять тебя с собой. На мою планету Синей Звезды. Соглашайся. Я жду. Согла-шай-ся...