Призраки чужого небосвода - страница 5

А они подвержены внешним воздействиям и могут меняться. враждебным непониманием окружающих стремясь преодолеть его, ваша соседка отказалась от неприятных воспоминаний, и ничего тут не поделаешь. Таковы люди.

Я Леонида Николаевича, но болезненно думал о том, что в глубине души у него все же осталось сомнение в истинности пове­данной мною истории. Ощущение виноватости, угнездившееся во мне, обещало быть долгим. Под ногами похрустывал выпавший утром , а в памяти у меня не могли уложиться слова тети Зины:

− Ничего не было!

на лежащие передо мною многочисленные записи, газетные вырсообщениями об аномальных явленияхприхожу к мысличто выбором случаев для описания вношу в свою работу субъекПри отборе материала проявляется мое личное понимание окружающего, а оно отвергает то, что противно жизненному опыту и сомненияМежду тем нечто кажущееся мне неправдоподобным как раз и может оказаться правдойподтвердить смелые идеи людейдалеко опередивших всех нас в познании загадок бытия

Вот почему лишаю себя права определять истинуОна может обре­и в каракулях малограмотного человекаи в строках недоступных высокоученых рассужденийС тем собираю записи в стопку и укреп­ляюсь в пониманиичто только они могут иметь ценностьа не мое о них. На столе под лампой остается несколько листов, содержа­очередную историю...

Лилия Иосифовна Белопольская одна сидела в своей квартирке гостиничного типа и тосковала. Лампочка под потолком давно перегорела, а света стоящего в углу торшера не хватало − в желтоватый электрический круг попадали только изголовье софы с лежащей на ней смятой подушкой да тонконогий журнальный столик заставленный флаконами, коробочками и еще всякой ерундой. Сама Лилия Иосифовна пристроилась в полумраке у окна. На подокон­нике перед ней лежали пачка забытых кем-то отвратительных сигарет без фильтра и обломанный спичечный коробок. Женщина курила, стряхивая пепел в блюдечко, служившее ей пепельницей.

Думала она в этот момент о том, что никогда прежде не понимала, а теперь остро почувствовала состояние узников, без срока томящих­ся в одиночных камерах. Читая о том, как они в вечном уединении проводили свои дни − что-то писали гусиными перьями, предавались раздумьям, − она полагала, что их участь была не так уж плоха. Эти лишенные внешней среды люди погружались в свой внутренний мир и черпали оттуда содержание для затворнической жизни, наполняли ее несуетными мыслями, грезами, в своей чудесной вольности превос­ходившими все, что могла дать банальная реальность.

В этот одинокий вечер Лилия Иосифовна сама ощутила себя оторванным от мира узником и убедилась, что ее собственный духов­ой мир совсем не торопится к ней на выручку. Было скучно. Скука явилась такой крутой и удручающей, что хотелось отчаянно замахать руками или завыть – как воют на луну собаки.

немощный свет торшера, раньше казавшийся уютным. Несмотря на то, что стоящую в комнате мебель разглядеть полумраке было нельзя, она воспринималась как одни царапины пятна на полировке и скрип. От всего этого сделалось так тошно, что в конце концов Лилия Иосифовна не сдержалась и тихонько, прислушиваясь к себе, попробовала поскулить. В окно светила луна, в ее белесом луче невесомо плелся дымок забытой в блюдечке сигареты.

Дурное, отчаянное настроение обитательницы комнаты имело причиной предшествующие события. «Депрессия после пере­житого волнения» − таков был бы диагноз психолога, и с ним он попал бы в самую точку. С утра Лилия Иосифовна чувствовала себя прекрас­но. День выдался солнечный и свежий. Подгоняемая нетерпением, она раньше всех приехала на еще пустынный стадион, где неформалам позволили провести экологический митинг.

Причисляя себя к числу организаторов, Лилия Иосифовна успела в одиночку поскандалить с каким-то бегуном на дорожке, который, по ее мнению, мог помешать проведению схода горожан. Потом, уже в угаре предстоящего действа, тащила с другими на футбольное поле стол, помогала раскручивать тугой и грязный кабель от микрофона. И все порывалась открыть митинг, что всякий раз пресекал многоопыт­ный Бердичевский из Народного фронта.