Призванный. Возможно, баллада - страница 12
– Ну так я пошел себе?
Уловленная насмешка возвращает его в чувство.
– Шастать тут все равно не положено! Больше уже не пущу.
– Даже если мне нужно будет?
– Особенно, если тебе нужно будет! – окончательно взъяривается он.
– Ладно, я запомню твои слова, вдруг еще доведется столкнуться…
– Да и я тебя, пронырливый, не забуду!
Тепло попрощавшись, расстаемся.
Дорога, слегка виляя, втягивается в длинную горловину, образованную почти отвесной стеной глинистого обрыва слева и крутым склоном бугра, подступающего справа. Затем ныряет во вторую ложбину, расположенную уступом ниже.
И этот уступ последний. Дальше следует затяжной подъем, и дорога, перевалив гребень, скрывается из виду. Но это дальше. Сильно дальше. Можно сказать, за пределами досягаемости. Потому как в самой нижней части поперек пролегает мощная овражистая балка, и глиняная насыпь, по которой дорога перебиралась на другую сторону, напрочь разрушена. То ли буйным весенним размывом, то ли самопроизвольным оползнем под тяжестью лет.
Как-то сразу делается понятным, что даже если нам удастся спуститься на дно оврага и форсировать топкую жижу, то выбраться по оплывающему и осыпающемуся обрыву на другую сторону – уже нет. И лучше не пробовать, поскольку и обратно подняться, скорее всего, тоже не получится.
И что теперь? Резать под корень строевой лес и рубить – тем же ножом – мост? Ежели не перекуривать – к осени запросто успеем.
Растерянно оглядываемся.
Неподалеку от дороги, под сенью невысокого деревца с ажурной листвой, на остатках белесовато-серого бревна сидит дедок, смотрит на нас светлыми глазами и лыбится.
– Скажи-ка, дедушка, – обращаемся к нему, – как тут на север пройти?
Дедок не теряется.
– А зачем тебе север, болезный, солнце мешает?
От такого поворота мы слегка торопеем.
– Да нет, просто надо до дракона добраться.
– Дракона? – задумчиво тянет дедок.
– Ну да, змей такой, – подсказываем с надеждой.
– Тебя что, милок, гадюка укусила?
Обидные слова, вообще-то.
– Никто меня не кусал.
Разве что собаки. И то, как посмотреть. Горло Брайану перерывали в брошенных линиях, мы потом каждый раз перезагружались. Тем и славен герой – ни одной своей смерти не помнит…
Но дедку, конечно, это неинтересно, он гнет свое.
– А на что тебе тогда дракон сдался? Плюнь ты на него, да и спи себе спокойно, чего ж шарашиться? Пусть теперь другие колготятся, их очередь.
Наконец до нас доходит, кем мы старикану помстились.
– Дедуля, а мертвяки дерутся? – начинаем вкрадчиво.
Он настораживается.
– Ну, коли никак не могут упокоиться, то, наверное, со временем злобнеют.
– Выходит, если дать тебе по башке, ты все равно не поверишь, что я живой?
– Господь с тобой, милок! – слегка отшатывается он. – Какая мне разница? Я сам уже одной ногой там. Жду лишь, когда репа поспеет.
– Репа? – опять торопеем мы.
– Ну да, свояченица по весне семян передала. Я сдуру посадил, а теперь вот душа болит – уродится ли? Не хотелось бы потом шастать взад-вперед до осени.
Дедок поднимает взор и начинает неторопливо осматривать доступный окоем.
– А почему мертвяки не упокаиваются? – возвращаем мы его обратно.
– Ну так по-разному. Кто сам чего не доделал, кого в загробье не пускают, пока порученье не сполнит.
– Кто не пускает?
– Да откуда ж мне знать? Мертвяки ничего не сказывают, молчаливые они.
– Совсем молчаливые?
– Шлендать тут постоянно шлендают, особенно по ночам, но чтобы кто горланить взялся под окном – такого не упомню.
– А отчего у вас все могилки безымянные? – вспоминаем мы с укоризной. – Не по-людски как-то…
– Ежели ты про погост в Мертвом лесу, то на нем лишь пришлые да проходящие. Своих хоронят на местном, поближе к жилью.
– Колченогий там для надзора поставлен?
– Вроде того.
– Кем?
– Не знаю, к нему не подступишься, больно уж гордый. Попробуй в поселении поспрошать.
– А проходящие куда направлялись?
– Да, как и ты, на север. Тож все никак не успокоитесь, вроде живые, а не вдруг и различишь…
Дедок снова настраивается отплыть в свое.
Пока не успел, возвращаемся к основному вопросу:
– Так как теперь туда попасть?
– Ну, ежели окончательно втемяшилось, подожди. Занадобится кого не из местных пристроить с глаз, притащатся, денек-другой на той стороне поматюкаются, покумекают да и наладят всем миром переправу. Мабуть.