Проделки Праздного Дракона - страница 4

Литературная деятельность прозаика Лин Мэнчу носила вторичный характер. Сам литератор, к примеру, не скрывал, что свои семьдесят восемь повестей написал в подражание произведениям Фэн Мэнлуна. Но они принесли Лину громкую славу. Как поэт и эссеист он менее известен.

Важной чертой мировоззрения Фэн Мэнлуна и других авторов, близких ему по духу, была их приверженность к демократическим жанрам искусства. В них литераторы находили истинную правдивость и искренность чувств. Недаром Фэн писал о народных песнях: «Бывают лживыми стихи — ши и высокая проза — вэнь, но не бывает лживых песен гор — шань гэ». Он и другие авторы часто вели речь об «искренности» и «богатстве чувства» в произведениях демократической литературы, о ее «детской душе».

Замечательным вкладом в жанр городской повести были три собрания Фэн Мэнлуна, изданные в 1621–1627 годах. Писатель назвал их «Троесловием», в которое вошли «Слово ясное, мир наставляющее» («Юйши минъянь»), «Слово доступное, мир предостерегающее» («Цзинши тунъянь») и «Слово вечное, мир пробуждающее» («Синши хэнъянь»). Лин Мэнчу, прочитав повести своего знаменитого современника, решил повторить его опыт. Как бы в продолжение «Троесловия» он составил свой сборник и назвал его «Пайань цзинци», что значит дословно «Хлопнуть по столу от удивления». Всего собрания двух литераторов содержат около двухсот повестей. Это не только самые крупные из дошедших до нас, но и самые яркие сборники. Образцы повестей из этих сборников представлены в настоящем издании.

В свое время В. Б. Шкловский, большой знаток мировой литературы, писал о чувстве удивления, которое он испытал, когда познакомился с миром китайской средневековой повести: «…Я пишу как читатель китайской литературы, находясь на самом краю читательского знания, в том состоянии, про которое когда-то древние говорили, что познание начинается с удивления». Тонкого ценителя литературы поразила удивительность художественного мира, представшего перед его глазами «обыкновенного читателя». Но эту «удивительность» чувствует не только наш читатель-современник, отделенный от той эпохи несколькими веками. К ней приобщались, ее постигали уже в ту пору, когда писались эти произведения. В самом деле, повествовательная проза воспринималась как явление необычное, из ряда вон выходящее. Ее необычность ощущалась в языке, в сюжетах, образах. «Удивительность» прозы возводилась в ранг своеобразного эстетического феномена. Один литератор XVI века, отражая взгляды читающей публики, писал: «В Поднебесной живут удивительные люди, свершаются удивительные деяния, появляются удивительные произведения». Не случайно многие выдающиеся образцы повествовательной прозы того времени назывались «цишу» — «удивительными книгами». В этом слове заключалась характеристика жанра.

Даже при самом поверхностном знакомстве с повестями из собраний Фэна и Лина видно, что им всем без исключения присуща особая «изустная» форма, они напоминают сказы. В каждом произведении чувствуется незримое присутствие сказителя, который обращается к слушателю-читателю с зачинами, словами-клише, иногда разыгрывает перед ним своеобразную сценку. «Рассказывают, что там-то и там-то…», «А теперь поведен наш рассказ о…». Иногда это обращение звучит совершенно непосредственно: «Уважаемые слушатели, вы можете спросить меня…» Он бурно выражает свои эмоции, когда речь касается сложных перипетий, радуется за предприимчивого героя, сочувствует неудачнику, горюет за человека, попавшего впросак, и даже не удерживается подчас от патетического восклицания: «Эх, если бы в этот момент рядом с Сунем оказался какой-нибудь молодец вроде вашего рассказчика…» («Трижды оживший Сунь»). Эти сказовые обороты вместе с живыми диалогами героев и динамичным действием убедительно воссоздают живую атмосферу бытия, простого человеческого общения.

Внешнее обрамление повестей, обязательные стихотворные вступление и концовка — своеобразный поэтический эпилог — также отвечают их фольклорно-сказовому характеру. Очень часто основному сюжету повести предшествует пролог (иногда два пролога) — самостоятельный вводный рассказ на ту же тему, связанный по смыслу с главным повествованием. Все это — отголоски старинного сказа: некогда исполнитель, дабы привлечь внимание аудитории, предварял свой рассказ стихотворением, песней, речитативом или прологом — «параллельной историей». А в конце повествования, философски осмысляя изложенное, выражал идею в стихотворной концовке. Кстати, этим приемом пользуются и современные авторы: такой стихотворной концовкой, к примеру, заканчивается каждая глава у Л. Фейхтвангера в его романе «Гойя, или Тяжкий путь познания».