Проделки Праздного Дракона - страница 7

Именно такой пружиной сюжетного действия является элемент сверхъестественности в повести «Золотой угорь». Конвойный Цзи Ань поймал в пруду странного угря, который говорит человечьим голосом. Жена конвойного разделывает угря, и с этого момента начинаются злоключения семьи, которые, кстати сказать, носят вполне реальный характер. Причудливое переплетение волшебного и реального мы видим в «Повести о Белой змейке», «Мести лиса» и других произведениях. Элемент волшебного в сюжете усиливает эффект его занимательности.

Старая повествовательная проза Китая и городская повесть как часть ее предназначались для легкого чтения, однако сводить все ее особенности лишь к развлекательности было бы ошибкой. Во всяком случае, сами авторы, как и многие литераторы той поры — почитатели этой литературы, всегда старались развеять ходячее представление о повестях как об этаких «беседах после чая». Они всячески подчеркивали именно «серьезный» характер своих произведений, видели в них литературу, призванную не только доставить людям удовольствие, но и, главное, чему-то их научить. Как и Боккаччо, литераторы заостряли внимание на «учительной стороне» (А. Н. Веселовский) повестей. Они хотели, чтобы читатели видели в этой литературе большой и глубокий смысл, лишь прикрытый снаружи пестрыми и затейливыми одеждами занимательности. Эту черту выразил автор предисловия к «Слову вечному, мир пробуждающему» — некий Отшельник Кэ-и, которым, как сейчас считается был сам Фэн Мэнлун. Он писал, что истории, подобные тем, с которыми читатель познакомился в «Троесловии», способны «пробудить» человека, погруженного в дурной сон или «пьяный морок». Он и другие литераторы писали об огромной силе воздействия Слова, способного лечить людей, как лечат больного с помощью лечебных игл. И не случайно один из поклонников демократической прозы литератор Цзинь Шэнтань говорил, что, читая подобные книги, «следует обмести вокруг пыль и возжечь благовония, дабы проникнуться особым к ним почтением».

Действительно, чисто занимательные истории несут сильную нравоучительную нагрузку. В одних осуждается жадность, в других — коварство или подлость, в третьих — распутство. Восхваляются и человеческие достоинства. В изящной повести «Три промаха поэта», где мы знакомимся с эпизодами из жизни двух знаменитых сунских литераторов и общественных деятелей (Ван Аньши и Су Дунпо), основной сюжет излагается в рамках отчетливого нравоучения — осуждения людей самодовольных и самонадеянных. Эта идея намечается уже в поэтической интродукции, после чего следует такое рассуждение автора: «О чем эти стихи? О том, что не должно смертным презирать других смертных и тешиться самодовольством. Еще древние мудрецы учили: «Самодовольство навлекает беды, скромность приносит пользу». После таких сентенций автор рассказывает назидательные истории о двух дурных государях — Цзе и Чжоу, о распре из-за богатства царедворцев Ши Чуна и Ван Кая и прочие. Последующий рассказ о Ван Аньши и Су Дунпо воспринимается через призму такого нравоучения.

Чисто развлекательная повесть о сюцае Вэньжэне и его любовных приключениях в женском монастыре предваряется рассуждениями о важности прочного брака и тех бедах, которые несет любострастие. «Из стихов видно, что брачный союз — дело нешуточное», — пишет автор. К нему надобно подходить серьезно. Между тем есть люди, которые «при виде какой-нибудь прелестницы готовы, как говорится, стащить курицу или пса». Автор подробно объясняет, кто эти нехорошие люди. В прологе, следующем за авторскими рассуждениями, развертывается история о монахе, который, переодевшись в женское платье, занимался в обители блудом. За проступками следует наказание, которое сопровождается очередными авторскими поучениями. Естественно, что после таких разъяснений читатель воспринимает рассказ как произведение вполне серьезное. Таким образом, серьезность и занимательность сливались в рамках одного повествования.

Городская повесть имела множество разновидностей: истории волшебные, любовные, приключенческие и другие. Все они представляли собой традиционные литературные жанры, которые встречались еще в средневековой новелле. В произведениях Фэн Мэнлуна и Лин Мэнчу важное место приобретают бытовые и нравоописательные сюжеты. Повести с такими сюжетами содержат в себе богатейший материал для познания жизни той поры. Подобно крупнейшему нравоописательному роману конца XVI века «Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе», запечатлевшему картины быта и нравов этого времени, повести Фэна и Лина не менее ярко и, возможно, более разносторонне изобразили жизнь самых различных слоев общества: чиновного сословия, торговцев, ремесленников, монашества, городской голытьбы, крестьян. Городские повести в своей совокупности составляют своеобразную энциклопедию быта времени их создания. В повести «Утаенный договор» показаны нравы семьи зажиточного селянина. В истории об «ученых» торговцах-братьях Ван мы видим картинки жизни торгового сословия. В повести «Поле алых цветов» рассказывается о деятельности чиновников и местных богатеев-помещиков. Читатель знакомится с делопроизводством в административных управах — ямынях, с домашним укладом чиновников, ученых мужей. Кисть писателя живописует быт и нравы монастырей, изображает жизнь в местах увеселений и в веселых заведениях. Без большого преувеличения скажем, что по произведениям быто- и нравоописательного жанра можно хорошо представить себе общественную и частную жизнь людей, находящихся на разных ступенях социальной лестницы. Что касается приключенчества, то оно не мешает широкому показу нравов, даже расширяет картину их изображения. Откровенная авантюрность сюжета является важным художественным средством, с помощью которого «узнаются» разные стороны человеческого быта и деятельности, а нравоучительный подтекст побуждает читателя дать им соответствующую оценку.