Проделки Праздного Дракона - страница 6

Естественно, что большую роль в этих авантюрных по своей природе повестях играют всякого рода пропажи, кражи, исчезновения, подчеркивающие элемент случайности и неожиданности. Неожиданно пропала невеста, что вызывает целый каскад занимательных ситуаций. Торговец теряет мешочек с жемчужинами, и эта потеря определяет увлекательное развитие последующего повествования. В повести «Судья Сюй видит сон-загадку» читатель наблюдает за самыми разными пропажами и исчезновениями. Таинственно исчезают деньги торговца, накопленные за долгие годы коммерческой деятельности на чужбине. Потом торговец вдруг умирает. Затем неожиданно пропадает возница, который везет гроб умершего героя. Вскоре погибает брат умершего, и т. д. Все эти исчезновения и пропажи, странные смерти рождают мотив поисков, что, в свою очередь, создает острые и неожиданные коллизии в рассказе. Они держат читателя в постоянном напряжении и в полном неведении того, что еще может нежданно-негаданно произойти.

Мотив исчезновения и поисков — важный художественный элемент многих повествований. Это стержень, на котором часто держится занимательность сюжета. Примечательно, что особую роль в таких повестях приобретают тайна и загадка, которые представляют собой сгусток всего неожиданного и случайного. По существу, рассказы о пропажах и исчезновениях также несут в себе заряд непонятного, загадочного. Сюжет повести о судье Сюе уже в самом начале содержит в себе элемент загадочности. Тайна рассеивается лишь в конце, когда мудрый судья раскрывает загадку пропавших денег и тайну загадочных смертей. В некоторых повестях тайна является главной пружиной всего сюжетного действия и его ядром. В повести «Трижды оживший Сунь» стряпчий Сунь встречает гадателя, который предрекает ему скорую смерть и даже указывает день и час, когда она настанет. Стряпчий, придя домой, рассказывает о странной беседе своей жене, а ночью происходит нечто неожиданное и таинственное — Сунь внезапно выходит из дома и погибает. Так рождается тайна, которую читатель разгадывает вплоть до конца истории. Лишь в финале он узнает истину.

Тайна в сюжете нередко сочетается с подлинной загадкой в тексте, которая, таким образом, становится важной составной частью сюжетной тайны: загадка иероглифическая, ассоциативная, анаграмма и прочее. Такую загадку, к примеру, загадывают духи судье Бао, разбирающему таинственное дело. Во сне он видит парные свитки с письменами, которые судья сразу не может понять. Подобную загадку слышит во сне другой судья — Сюй, расследующий тайну убийства торговца — сюцая Вана. Загадка намекает, что в таинственной смерти повинны монахи.

Сюжеты с тайной-загадкой составляют костяк распространенного в китайской литературе жанра так называемой «судебной прозы» — гунъань (романы и повести), которой, по существу, нет эквивалентов в западной литературе. Истории-гунъань пользовались огромной по пулярностью в Китае, о чем свидетельствует многочисленность рассказов о запутанных судебных делах и мудрых судьях, их разрешающих. Отдельные истории соединялись в огромные циклы (например, о судье Бао, Хай Жуе). Многие повести в собраниях Фэна и Лина восходят к реальным судебным историям, изложенным в старых книгах-судебниках эпох Тан и Сун. Казусы из таких судебников (примером может служить известная книга «Сопоставление дел под сенью дикой груши») легли в основу последующих литературных сюжетов. Истории жанра гунъань — образец хорошо разработанного в сюжетном отношении повествования с затейливой интригой. Примером могут служить та же история о стряпчем Суне и другие, представленные в книге.

Важной особенностью многих повестей является тесное сплетение реального и ирреального в одном повествовании, что также подчеркивает необычность и неожиданность истории, то есть ту «удивительность», которая составляет сердцевину занимательной интриги. Огромная роль волшебного, сверхъестественного — дань традиции, отражавшей миросозерцание людей. Художественный метод литераторов той поры подразумевал такое «вполне естественное» слияние реального и волшебного, правды с вымыслом в одном повествовании. Об этом, конечно, прежде всего свидетельствуют чисто волшебные рассказы. Однако ирреальное столь же часто присутствует во вполне реалистических сюжетах, в которых оно играет роль своего рода литературного приема. С такой художественной условностью мы сталкиваемся в бытовых по своему характеру историях. В повести о стряпчем Суне служанке Инъэр вдруг является дух хозяина, хотя вся ситуация вполне реальна. Появление духа подчеркивает необычность ситуации. Судье Бао видится сон с загадкой. Это, конечно, также чистое волшебство (хотя сам по себе вещий сон может быть и «реален»), но в еще большей степени это и художественная условность. В «судебной прозе» элемент волшебного часто несет литературную нагрузку: с его помощью и ныне разрешаются те сюжетные коллизии, которые еще на заре становления жанра не могли быть разрешены иными (реалистическими) средствами. Кроме того, сверхъестественное подчеркивает ту загадочность, таинственность и даже мистичность, которую автор пытается поселить в своем произведении, дабы сделать его максимально интересным. Отсюда, в частности, и вещие сны в сюжете, и видения («Сожжение храма Драгоценного Лотоса»). Все эти, по существу, литературные приемы призваны играть роль «двигателя» сюжетного действия — его spiritus movens.