Продолжение следует... - страница 14

Вдоль дорог и на окраинах сожжённых деревень — строгие, аккуратные ряды свежих берёзовых крестов. В центре каждого кладбища — кресты побольше: старшие офицеры. На крестах чёрной краской по трафарету нарисованы награды отправленных на тот свет — тоже кресты.

— Эк, как землю осквернили! Заехать бы трактором по этим крестам!

— Заехать? А они свои кладбища минируют. Тут так заедешь!..

Пустынно в деревнях. Жители либо угнаны в Германию, либо расстреляны, либо ещё не вернулись из потаённых мест, где спасались от разбоя оккупантов.

Торчат обгоревшие столбы печных труб — единственные свидетели недавней трагедии.

Пахнет гарью и вином. Винный запах — от садов. Некому убирать ягоды, фрукты. Не нужны они хозяевам. Нет хозяев. И падают на землю перезревшие сливы. Как слёзы падают. В тупой, воспалённо-больной настороженной тишине, где слышен каждый шорох, каждый удар. Стук... Стук... Стук...

У каждого человека свой образ войны. У одних война ассоциируется с падающими стенами домов, у других — с сырыми, полузалитыми водой окопами, у третьих — с обозами беженцев на дорогах или с тревожными шагами почтальона: «Что он несёт?»

А я при слове «война» вижу одичавшие украинские сады. Некогда они радовали людей. Теперь нет на земле радости.

Поднимается не по-осеннему жаркое солнце. Гниль начинает бродить. И стоят сады в пьяном дурмане.

Не по-осеннему жаркий день был и тогда, когда мы подошли к деревне Александрталь-Пады, бывшей немецкой колонии. И не по-осеннему длинный.

Большую часть его я провёл вместе с радистом в виллисе полковника Некрасова. У себя в дивизионе мы сразу окрестили его Чапай.

Он и внешне напоминал Чапаева-Бабочкина и весьма походил на легендарного начдива своим лихим поведением.

Утром приехал в дивизион из штаба артиллерии армии. Сказал командиру дивизиона:

— Будем, капитан, брать эту деревню. Тут у них крепко завязано. Дот на доте. И дома каменные, как доты. Кажется, нам дадут здесь генеральный... — Помолчал и добавил: — Вот что, капитан, дайте мне вашего начальника разведки и радиста. Держите связь с моей машиной.

...Короткая артподготовка, и пехота поднимается, идёт вперёд по кукурузе. Но, встретив пулемётный огонь, залегает.

Потом чуть правее деревни появляются два «тигра». Бьют по пехоте из пушек. Батальон, видимо, новый, необстрелянный, бежит вспять.

— Шофёр, поворачивай на них! — приказывает полковник, и виллис уже мчится наперерез отступающим.

Полковник выхватывает пистолет, стреляет в воздух, кричит:

— Стой, пехота! Стой! Ложись!

Солдаты суетятся, нехотя залегают.

— Кто тут командир?

Выстрел «тигра» — и нас обдаёт воздухом от пролетевшей мимо болванки.

Шофёр выворачивает руль, и мы оказываемся в ложбине.

— Старший лейтенант, связывайтесь с командиром дивизиона! Кроме ваших пушек, этих чертей никто не возьмёт. Спросите, кто из командиров батарей видит эти танки, и — огонь!

Радист передаёт команду. Бьёт «девятка» старшего лейтенанта Красова, потом к ней подключается «семёрка».

Смотрю в бинокль. Один из «тигров» окутывается дымом разрыва, дым рассеивается, и видно, как «тигр» вертится на месте: повреждена гусеница.

Второй танк разворачивается и уходит.

— Шофёр, давай опять к пехоте! Какого чёрта она лежит?

«Тигр» неожиданно меняет направление и снова идёт на нас. Нет, не на нас — он приближается метров на сто к своему замершему и истратившему боезапас собрату и выстрелами из пушки в упор расстреливает его... Чтобы вам не достался.

Тем временем пехота успевает организоваться и опять наступает.

— Шофёр, гони к танку!

Боже мой, что делает Чапай! Мне страшно? Нет. Это же в азарте боя.

Интересно рассуждал о страхе мудрый сержант Богомолов:

— Новичок поначалу боится. А потом, месяца через два, никакого страху у него нет. Он уже обстрелянный. Герой. Напролом лезет. Я, мол, бывалый фронтовик. Где наша не пропадала! Но ежели годок повоюет, осторожным становится. Время давить начинает. Нет, он не боится, но неосмотрительно не поступает. Старый фронтовик жизнь свою дёшево не продаст... А в общем-то, разное бывает. Я вот одного знал, который смерти искал. Жена ему изменила. Письмо получил. Куда только ни лез — и ни одной царапины. От него смерть, как мячик, отскакивала.